"Михаил Булгаков. Луч жизни (Фантастическая повести)" - читать интересную книгу автора

человек, кроме неосмысленных детей. В квартирах ели и пили как попало, в
квартирах что-то выкрикивали, и поминутно искаженные лица выглядывали в
окна во всех этажах, устремляя взоры в небо, во всех направлениях
изрезанное прожекторами. На небе то и дело вспыхивали белые огни,
отбрасывали тающие бледные конусы на Москву и исчезали, и гасли. Небо
беспрерывно гудело очень низким аэропланным гулом.
Под утро по совершенно бессонной Москве, не потушившей ни одного огня,
вверх по Тверской, сметая все встречное, что жалось в подъезды и витрины,
выдавливая стекла, прошла многотысячная, стрекочущая копытами по торцам,
змея конной армии. Малиновые башлыки мотались концами на серых спинах, и
кончики пик кололи небо. Толпа, метущаяся и воющая, как будто ожила сразу,
увидав ломящиеся вперед, рассекающие расплеснутое зарево безумия шеренги.
То и дело прерывая шеренги конных с открытыми лицами, шли на конях же
странные фигуры, в странных чадрах, с отводными за спину трубками и с
баллонами на ремнях за спиной. За ними шли громадные цистерны-автомобили с
длиннейшими рукавами и шлангами, точно на пожарных повозках, и тяжелые,
раздавливающие торцы, наглухо закрытые и светящиеся узенькими бойницами
танки на гусеничных лапах. Прерывались шеренги конных, и шли автомобили,
зашитые наглухо в серую броню, с теми же трубками, торчащими наружу, и
белыми нарисованными черепами на боках с надписью: "газ", "доброхим".

* * *

Институт был скупо освещен. События до него долетали только отдельными
смутными и глухими отзвуками. Раз под огненными часами близ Манежа грохнул
веером залп, это расстреляли мародеров, пытавшихся ограбить квартиру на
Волхонке. Машинного движения на улице здесь было мало, оно все сбивалось к
вокзалам. В кабинете профессора, где тускло горела одна лампа, отбрасывая
пучок света на стол, Персиков сидел, положив голову на руки, и молчал.
Слоистый дым веял вокруг него. Луч в ящике погас. В террариях лягушки
молчали, потому что уже спали. Профессор не работал и не читал. В стороне,
под левым его локтем, лежал вечерний выпуск телеграмм на узкой полосе,
сообщавший, что Смоленск горит весь и что артиллерия обстреливает
можайский лес по квадратам, громя залежи крокодильих яиц, разложенных во
всех сырых оврагах. Сообщалось, что эскадрилья аэропланов под Вязьмою
действовала весьма удачно, залив газом почти весь уезд, но что жертвы
человеческие в этих пространствах неисчислимы из-за того, что население,
вместо того чтобы покидать уезды в порядке правильной эвакуации, благодаря
панике металось разрозненными группами на свой риск и страх, кидаясь куда
глаза глядят. Сообщалось, что отдельная кавказская кавалерийская дивизия в
можайском направлении блистательно выиграла бой со страусовыми стаями,
перерубив их всех и уничтожив громадные кладки страусовых яиц.
Ничего этого профессор не читал, смотрел остекленевшими глазами перед
собой и курил. Кроме него только два человека были в институте - Панкрат и
то и дело заливающаяся слезами экономка Марья Степановна, бессонная уже
третью ночь, которую она проводила в кабинете профессора, ни за что не
желающего покинуть свой единственный потухший ящик. Институт молчал, и все
произошло внезапно.
С тротуара вдруг послышались ненавистные звонкие крики, так что Марья
Степановна вскочила и взвизгнула. На улице замелькали огни фонарей, и