"Фаддей Булгарин. Иван Иванович Выжигин " - читать интересную книгу автора

- Не знаю.
- Как тебя зовут?
- Сиротка.
- Бедное твореньице! - сказал добрый офицер, погладив меня по лицу. - Я
позабочусь о тебе. Не правда ли, что этот мальчик красавец? - примолвил
офицер, обращаясь к своему товарищу.
- Правда, - отвечал другой. - Жаль только, что его держат как
поросенка.
Ласки этих добрых офицеров до такой степени растрогали меня, что я,
вспомнив о других детях, которых в моих глазах ежедневно ласкали отцы и
матери, принялся горько плакать и бросился обнимать ноги людей, которые, в
первый раз в жизни моей, обошлись со мною по-человечески. До сих пор рука
человека поднималась на меня не иначе, как для побоев и толчков, и потому я
живо ощущал ласки, которым сперва завидовал издали, никогда не испытав их на
себе. Мои слезы и благодарность произвели, как теперь постигаю, сильное
впечатление в офицерах. Они удвоили свое нежное обхождение со мною и дали
разных сластей на дорогу.
- Теперь ступай домой, сиротка, - сказал мне офицер, - и скажи тому,
кто послал тебя: хорошо; но только так, чтоб тебя другие не слышали.
Понимаешь ли?
- Понимаю: я дерну Машу за полу, отзову ее на сторону и скажу, что
добрый барин сказал: хорошо!
- Прекрасно, бесподобно! Этот мальчик расторопен не по летам, - сказал
офицер, - я из него сделаю человека. Прощай, сиротка!
Вообще все секретные поручения, близкие к сердцу поручающих, бывают
источником счастья выполнителей, когда исполняются расторопно. То же
случилось и со мною. Пришедши в господский двор, я тихонько пробрался в
кухню и, заметив, что Маша с беспокойством на меня поглядывала и озиралась
на все стороны, я не подал вида, что хочу говорить с нею, и вышел из кухни.
Маша последовала за мною, и, когда я отдал ей отчет в моем посольстве, она
тоже погладила меня, похвалила за расторопность, велела никому не сказывать
о происшедшем и обещалась на другой день наградить меня. Я провел
приятнейшую ночь в жизни, под навесом, на соломе, с моею кудлашкою, которая
согревала меня своею теплотою; мне всю ночь снились офицеры, с их пирогами и
сахаром!
Утром, бродя, по обыкновению, возле кухни, чтоб поживиться чем-нибудь,
я увидел Машу, которая подозвала меня к себе и велела за собою следовать к
приказчику. Думая, что меня снова станут сечь розгами, для примера негодному
его сынку, я горько заплакал и собирался бежать в деревню к офицерам. Но
Маша уверила меня, что со мною не сделают ничего дурного, и я последовал за
нею, дрожа, однако ж, от страха. Меня умыли, причесали, или, лучше сказать,
выскребли, надели чистое белье, прикрыли каким-то кафтанишком и повели в
господские комнаты. Я был в таком точно положении, как овца в руках у
пастуха, которая трепещет от боязни, не зная, стричь ли ее станут или
резать. Меня поставили в сенях и велели дожидаться. Я крайне удивлялся, что
лакеи и мальчики, проходя через сени, не били меня и не насмехались надо
мною, по обыкновению. Это придало мне смелости; но когда дверь из комнаты
вдруг отворилась, и я увидел господина, госпожу, барышень и господских
сыновей, которые все шли прямо ко мне, бодрость меня оставила, и
воспоминание о запрещении господина приближаться к окнам дома отозвалось в