"Чарльз Буковски. Капитан ушел обедать, верховодит матросня" - читать интересную книгу автора

раздаются на ипподроме. Раздаточный День. С собой у него были программа
скачек и губная гармоника, в которую он дул. Играть на ней он не умел.
Просто дул. Дипапазон, конечно, тоже был не Шонберговский - 2 или 3 тона.
Когда дыхалка у него села, он уткнулся в программу.
Впереди меня сидели все те же трое парней, которых я наблюдал здесь всю
неделю. Мужик лет 60 во всегдашних коричневых брюках и коричневой же шляпе.
Рядом с ним восседал сутулый с кривой шеей. А с ним рядом - не прекращавший
курить азиат лет 45. Перед каждым заездом они обсуждали, на какую лошадь кто
хочет поставить. Игроки из них были похлеще, чем из Чокнутого Крикуна.
Объясню, почему. Я сидел позади них две недели кряду. И ни один из них
победителя пока не угадал. Ставили они с почти равными шансами, а именно
между 2 к 1 и 7 или 8 к 1. Так прошло в районе 45 заездов и сменились 3
набора. Потрясающая статистика. Прикиньте. Скажем, если бы каждый из них
просто взял номер 1, 2 или 3 и не менял его, они бы автоматически в конце
концов выиграли. Но их прыг-скок при запущенных на полную мощность мозгах
позволял им лажать. Зачем они продолжали ходить на ипподром? Неужели им не
стыдно за свою негодность? Нет, всегда ждешь следующего заезда. Однажды они
попадут в цель. И сорвут куш.
Теперь вы понимаете, почему компьютер меня так манит, когда я
возвращаюсь с ипподрома, едва съехал с магистрали? Пустой экран, на который
выносятся слова. Жена и 9 кошек кажутся гениями. Они гении и есть.

2/8/92 1:16
Чем заняты писатели, когда не пишут? Я, например, хожу на ипподром. В
ранние годы я голодал или ишачил на выворачивающих нутро работах.
Сейчас я держусь подальше от писателей, а также тех, кто себя к таковым
причисляет. Но в период с 1970 по 1975, когда я твердо решил не слезать со
стула и писать или умереть, писатели ко мне захаживали. Все как один -
поэты. ПОЭТЫ. И я сделал любопытное открытие: ни у кого из них не было
реальных средств к существованию. У тех из них, кто издавался, книги не
продавались. Если кто из них устраивал свой поэтический вечер, на него
являлись от 4 до 14 слушателей, да и те - коллеги по цеху. ПОЭТЫ. При этом
все они занимали весьма уютные апартаменты и, судя по всему, располагали
уймой времени, чтобы высижать на моем диване, треская мое же пиво. Я
заработал репутацию городского сумасшедшего, дающего вечеринки, где
творилось невообразимое, обезумевшие женщины плясали и крушили мебель, я
швырял народ с крыльца, а полиция заглядывала с рейдами и т.д. Многое из
сплетен были правдой. Но помимо этого мне требовалось что-то настукивать для
издателя и журналов, чтобы платить за жилье и кир, а это означало писать
прозу. Но эти... поэты... занимались только поэзией... Я считал их род
деятельности невразумительным и претенциозным... но они ему вполне
соответствовали, разодетые в своей нарядной манере, откормленные, с их
нескончаемым сиденьем на диване и болтовней об их поэзии и себе любимых. Я
часто спрашивал какого-то:
- Ответь, как тебе это удается?
Он лишь сидел и улыбался мне, лакая мое пиво и ожидая появления моих
тронутых женщин, надеясь чего заполучить - секса ли, восхищения,
приключений, да хрен его знает чего еще.
В моей голове все больше прояснялось, что от тихих приживалов придется
избавляться. Тем более, я их уже исподволь разоблачил, одного за другим.