"Чарльз Буковски. Сборник рассказов" - читать интересную книгу автора

жизни, как память о бесконечной череде тупых ударов по голове, о про-
валившихся вылазках из захламленной писательской конуры в мир работяг,
шабашников и почтовых крыс.
"Большую часть своего барахла я пишу, когда пьян," - объявляет один
из его персонажей. - "Когда я трезв, я - просто экспедитор, да и то не
очень добросовестный."
"Абсурд у Буковски обволакивает каждый факт жизни липким сиропом,
пока чаяния человечества не низводятся до смешного," - писал критик
Джеймс Салливэн в нью-орлеанской газете "Таймс-Пикайюн". - "Ни бед-
ность, ни убожество не празднуются. Они просто есть."
ногти; ноздри; шнурки
не очень хорошая ночь в Сан-Педро этого мира
Видимо, такая зацикленность на бытии и объясняет успех писателя за
пределами Америки. Кажущаяся плоскость повествования легко переводится
на другие языки - и остается лишь на поверхности. Смесь хорошо натре-
нированной отточенности стиля и монотонного, полупьяного внутреннего
голоса, постоянно возвращающегося к началу высказывания, настойчивого,
подчеркивающего нечто очень важное, убеждающего в правоте мыслей и
поступков хозяина - не знаю, насколько легко воссоздать это на немец-
ком или итальянском, где терпимость языка значительно выше, чем в
русском. И в Германии, и в Италии, кстати, этот экзистенциальный рас-
пад повествования возводил Буковски на вершины списков бестселлеров
неоднократно. Не думаю, что в России это с его книгами смогут сделать
аскетичность, лапидарность и незакомплексованность языковыми условнос-
тями. Простое всегда воспринимается - как и переводится - сложнее.
Он презирал липу и претенциозность на любом уровне языка и инстинк-
тивно ежился даже от чересчур вычурного или "литературного" словоупот-
ребления. Стиль его прост и прямолинеен: фразы, в основном, короткие и
целенаправленные, никаких метафор, аллюзий, никаких "приемчиков". Как
и Хемингуэй, с которым его изредка сравнивали, он предпочитал простые
прилагательные; слова и абзацы должны быть короткими и по делу.
"Самое трудное в письме," - говорил он, объясняя особенности своего
телеграфного стиля, - "это сесть на стул перед машинкой. Как только вы
это сделали, начинается кино. Стоит мне сесть, нет никакого плана, ни-
каких усилий, никакого труда. Как будто машинка делает это все сама.
Пишешь как в каком-то трансе... Слова иногда выходят как кровь, а
иногда - как вино... Шаг, ритм, танец, быстрота - все это современный
век. Атомные бомбы висят на деревьях, как грейпфруты. Мне нравится
сказать то, что я должен сказать, и отвалить."
Но голос Буковски - голос звучит, заставляя читателя тыкаться носом
в страницу в поисках того чуда, что заставило звучать черные знаки на
плоском листе бумаги, - в изумлении или же в негодовании: как только
могли такое напечатать?.. Иногда Буковски называют битником, иногда -
натуралистом, но писал он так, будто был водопроводчиком. Для него за-
дача воссоздать сцену сводилась к экономному использованию как можно
более короткого колена. Слова для него - гайки, болты и втулки, и ук-
рашать их или же описывать написанное им - все равно, что наносить
простым карандашом метки на проржавевшую канализационную трубу. Сам
автор говорил: "Утверждать, что я - поэт, значит, помещать меня в ком-
панию версификаторов, неоновых гурманов, придурков, лохов и мерзавцев,