"Сергей Буданцев. Мятеж (роман)" - читать интересную книгу автора

- Елена, не безумствуй. Куда ты пойдешь? Неужели ты не видишь, что
делается на улицах? Слышишь?
Где-то в стороне Городского сада пали два коротких хлопка:
- Стреляют.
Елена покраснела (всегда снизу к лицу подступала кровь во всех от-
ветственных случаях жизни) и сразу начала недобросовестно (так показа-
лось самой, ибо надо было бы молчать) декламировать:
- Ах, одна голова не бедна, а если бедна, так одна.
Наивные открылись глаза навстречу этой пословице:
- К чему ты это? А брат?
- Катя, милая, я должна быть там, на службе, - вдруг смягчила Елена,
- если мы, коммунисты...
- Ты обалдела... Там убьют.
- Я должна итти и пойду. Да ничего и не будет. Катюша, не зря я у вас
сегодня ночевала. Передай Алеше, что я его любила и люблю.
- Лена! Лена!
Катя Преображенская ходила из угла в угол и слегка за ее плотными ша-
гами шатался, поскрипывая, зыбучий пол мезонина. Если скрипел, то где
это "там", где смерть? Но она знала, что вопрос останется не покрытым за
неведеньем Елены, а сама Елена уже касалась ее щеки теплым поцелуем.
- Прощай.
- Лена! Лена!
Дом, в котором было все по-старому до сих пор, неожиданно как-то про-
пел каким-то ужасом, лестница выросла в версты, когда Катя побежала,
одумавшись, за подругой.
Но сама Елена уже миновала покатые версты и пробиралась к ставшей
пустынной кухне.
Дверь в кабинет была приоткрыта: в кабинете стоял Константин Гри-
горьевич, в мундире, с орденом; читал какую-то большую бумагу. Вспомни-
ла, когда было так же? Ах да, в 1914 году, летом. Елена закрыла глаза и
легко прокралась по охватившей красноватой темноте к выходу. В голове, в
сердце, в жилах пробежала такая же темная, красноватая мысль. Ее не
объяснишь, не расскажешь, но означала она: все кончено.
- Папа! Папа! убеди Лену...
- Что с тобой, дочка?
- Она пошла в комиссариат к себе.
Откуда у отца с утра усталая улыбка и сухой вдруг тон.
- Бог с ней, Катя. Не до нее. Иди.
У Кати вдруг появились в глазах увеличительные стекла: они смазали,
слизали бившие в окна очертания белого Кремля, золотой блеск парадной
формы отца.
- Папа, что это? Почему ты в царской форме?

Кремль опять растопырил белые лапы и серые подступы распространил,
принимая с них в объятья новые толпы.
Жмется к пропыленным - уже! - стенам сдавленный топот, шум, галдеж: в
воротах огромное течение, которое остановить уже нельзя. Стоял деревян-
ный барьер так, что проход был только около часового; барьер отодвинули
и, угловато толкая двух на этот случай поставленных красноармейцев, шли,
смотря широко и прямо, как в атаку. Пропусков уже никто не требовал.