"Джордж Бьюкенен. Мемуары дипломата " - читать интересную книгу автора

внутренних реформах должны быть отложены до заключения мира". При прощаньи я
сделал еще одну попытку, сказав: "Если ваше величество не можете сделать
сколько-нибудь существенных уступок в настоящее время, то не могли ли бы вы,
по крайней мере, подать своему народу какой-нибудь знак, который ободрил бы
его и позволил бы ему надеяться на лучшее в не столь отдаленном будущем?"
Подавая мне руку, император улыбнулся, но не ответил на мой вопрос.
Хотя я и не могу думать, что внушил мысль о форме, в которой это было
сделано, однакоже, его величество, две недели спустя подал некоторый знак,
посетив первое заседание открывшейся сессии Думы и произнеся при этом речь,
в которой, заявив о том, как счастлив он находиться среди своего народа, он
призывал благословение божие на труд народных представителей. То был, как
сказал мне тогда же мой друг Сазонов, "счастливейший день в истории России".
Но основанным на этом случае надеждам не было суждено осуществиться.
Реакционная политика правительства продолжалась без перерыва, и недолгое
время спустя отношения между ним и Думой снова сделались натянутыми. В марте
пять социалистов-членов Думы были обвинены в организации революционной
пропаганды в армии и присуждены к ссылке в Сибирь, хотя, по словам
защищавшего их Керенского, их деятельность ограничивалась попыткой
парализовать движение в пользу сближения между русскими и германскими
реакционерами. В следующем месяце популярный военный министр Поливанов,
выказавший себя честным и способным администратором, был уволен в отставку и
замещен Шуваевым, полным ничтожеством. Поливанов никогда не пользовался
благосклонностью императора, и его отставку приписывали тому обстоятельству,
что он был близок с лидером октябристов, Гучковым, который возбудил к себе
непримиримую ненависть со стороны императрицы своими жестокими нападками на
Распутина в Думе.
В начале апреля я выехал вместе с женой и дочерью на две недели в Крым
для отдыха, в котором сильно нуждался. Проведя несколько дней в Севастополе,
мы отправились в Ялту, и так как правительство любезно предоставило в наше
распоряжение на все время путешествия удобный салон-вагон со спальными
местами, а также автомобили, которые нам подавались всякий раз, как мы в них
нуждались, то мы могли предпринимать экскурсии во все окрестные местности,
представлявшие интерес. Единственное неудобство заключалось в том, что
власти настаивали на официальном характере моего посещения Крыма. Где бы мы
ни появлялись, нас встречали хлебом-солью и приветственными адресами, на
которые мне приходилось отвечать. В ялтинском яхт-клубе я был встречен
почетной стражей, состоящей из гимназистов, обучающихся военной службе, и
музыкой, исполнившей английский национальный гимн "Боже, храни короля". В
Ливадии, где мы присутствовали на торжестве открытия госпиталя для раненых,
основанного императрицей, имена английского короля и королевы были упомянуты
в молитвах на православном молебне, предшествовавшем торжеству, и за
здоровье их величеств с энтузиазмом чокались присутствовавшие на обеде,
последовавшем за открытием. В одной из прелестнейших вилл, которые мы
посетили, мы не только были встречены хлебом и солью на серебряном блюде, но
и нашли в автомобиле при отъезде ящик с дюжиной бутылок старого
бургундского, достоинства которого я воспел, отведав его за завтраком.
Необыкновенно грустно оглядываться назад на эти счастливые дни,
отошедшие в вечность, и думать о той нищете и страданиях, которые выпали на
долю лиц, оказавших нам так много любезности и гостеприимства.
Спустя несколько дней по возвращении в Петроград, 5 мая, у меня была