"Мартин Бубер. Встречи с Бубeром" - читать интересную книгу автора

согласится читатель. Для ортодоксальных иудаистов неприемлема лю-
1 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 28. Кн. 1. С. 176.
бовь Бубера к Иисусу; для большинства христиан трудно принять, что
частный случай духовного развития, переход от Ветхого Завета к Новому,
подводится под общее правило о противоречиях "прогресса" или, лучше
сказать, - о роковой неизбежности развития. Иван Ильич знал, что все люди
смертны; но одно дело все, а другое - он, Иван Ильич! И рассказ Льва
Толстого передает всю невыносимость смерти...
Мое самое главное возражение - в другой области. Я не могу принять
отстранения от мистики, в которой сливаются Я и Ты. Любовь Я и Ты, отношения
Я - Ты прекрасны, но слияние, доходящее до совершенного исчезновения Я, как
у Джелаледдина Руми, как у бесчисленных мистиков Востока, - также прекрасно.
Без ряда противовесов невозможно обойтись аналитическому уму. Индийская
традиция мудрее, признавая четыре пути спасения: обрядовой веры, любви к
Богу, безмолвного созерцания абсолютной целостности и постоянного усилия,
направленного к изменению сознания. Хотя я готов согласиться с Бубе-ром в
том, что мистика - вещь небезопасная. И отстранение от мистической
экзальтации имеет глубокий смысл.
В юности Бубер был захвачен этой экзальтацией, выросшей в особый,
отгороженный от повседневности мир. "По ту сторону оставалось привычное
существование с его делами, здесь же господствовали отрешенность,
просветление, восторг вне времени, вне следствий..." Но однажды, продолжает
Бубер свой "Диалог", - "однажды после испытанного днем "религиозного"
вдохновения я принимал у себя незнакомого молодого человека" и не понял, что
посетитель ждал ответа - стоит ли жить? Бубер не вложил всего себя в диалог,
оставался в рамках " нерелигии", в рамках "Я-Оно". Его потрясло, когда он
узнал, что посетитель вскоре покончил с собой. "С тех пор я отказался от
такой "религиозности", которая есть лишь исключение, изымание, выход из
повседневности, экстаз, или она отказалась от меня. Теперь у меня есть
только повседневность, из которой я никогда не выхожу. Тайна больше не
открывается, она ушла или поселилась здесь, где все происходит так, как
происходит. Я не знаю иной полноты, кроме полноты каждого смертного часа с
его притязаниями и ответственностью".
Это по большей части верно для человека, который уже сложился и думает
теперь о том, как вести других, слабых, слепых. Народу, массе мистика
доступна только как экзальтация со всеми ее болезнями. И лучше - без
экзальтации. Однако существует опыт трезвой мистики, опыт великих духовных
писателей современности: Ауробиндо, Кришнамурти, Судзуки, Томаса Мертона,
Силуана Афонского, Антония Сурожского (вероисповедание здесь не решает;
решает личность). И существует не всем доступная, но хорошо разработанная
культура переходов от созерцания к действию и от действия вновь к
созерцанию. По определению Судзуки, "ваш обычный повседневный опыт, но на
два вершка над землей". Думается, это повседневное молитвенное общение с Ты
давало и Буберу "два вершка над землей", которых нет в его полемически
резкой формулировке.
Созерцание не только удваивает и удесятеряет силы мистика. Во многих
случаях ближнему нужно не только внимание (которого юному Ьуберу роковым
образом не хватило), а именно встреча с человеком, только что вышедшим из
безмолвия, как Мотовилову, увидевшему Серафима Саровского. Если бы Серафим
не "безмолвствовал", он не показал бы наглядно, что такое "стяжание Святого