"Буало-Нарсежак. Недоразумение (Трагедия ошибок)" - читать интересную книгу автора

защиты эти записи, я вправе буду утверждать, что попал в подобное положение
в какой-то степени против собственной воли.
Мне надо бы восстановить все подробности, с самого начала. А именно
такого рода работа мне претит. Я никогда не был педантичным. Я люблю
беспорядок, и, мне кажется, в этом причина всех моих бед. Я никогда не
задумывался о будущем. Всегда откладывал на завтра то, что мог сделать
сегодня. Те, кто проявлял ко мне интерес, а Богу известно, я немало сделал,
чтобы обмануть их ожиданья, не раз говорили мне, что я далеко пойду с моими
способностями... И действительно, в двадцать лет я был скрипачом, подающим
большие надежды. Если бы кто-нибудь проявил настойчивость, заставил бы меня
трудиться, развивать свой талант, который расцвел почти без всяких с моей
стороны усилий, одним словом, если бы кто-нибудь сумел взять меня в руки,
как менеджер берет в руки боксера, я, может быть, не уступал бы сейчас
самым известным скрипачам мира. Но у меня не было денег, я не умел просить,
я не знал, что успех достается не лучшим, а самым ловким. К тому же я был
красив. Я говорю об этом вполне бесхитростно. Я никогда не мог толком
понять, что значит быть красивым. Но столько женщин говорили мне с
одинаковой болью в голосе: "Как ты красив!", что я в конце концов
согласился с ними. О! Мне это было совсем не трудно. Естественно, слова их
льстили моему самолюбию. Что за чудесная игра - переходить от одной к
другой, обволакивать их музыкой, осторожно ловить их в расставленные сети,
словно прекрасных диких козочек! Как увлекала меня эта охота! Я не понимал,
что таким образом жертвую суровыми годами, которые должен был посвятить
честолюбивым устремлениям. Я соглашался на ангажементы, которых должен был
бы стыдиться. Я играл в казино, в пивных. Мои учителя отвернулись от меня.
Однако я все еще не понимал, что качусь в пропасть. Но вот однажды, в
Каннах, меня словно молнией ударило. Я играл тогда в модном ресторане.
Обстановка летнего отдыха, южного солнца, легких любовных связей, богатства
нравилась мне. Я исполнял небольшие эффектные вещи, которые очаровывают
купальщиц во время чая: "Китайский тамбурин", "Чардаш"... Мне аплодировали;
я низко кланялся, как паяц, каким, в сущности, я и был. Однажды, не знаю
почему, я заиграл "Арию" Баха. И сразу почувствовал, как в зале постепенно
воцаряется тишина. Посетители перестали болтать. Я догадывался, что люди
делают друг другу знак замолчать. Я и сейчас еще вижу официанта, застывшего
с подносом, уставленным бутылками. В этот день во мне жила сама музыка. Не
понимаю, почему она тогда выбрала именно меня, меня, который был ее
недостоин. Я долго буду помнить мгновения, которые пережил, когда в воздухе
замерла последняя нота: потрясенная тишина, звук упавшей ложки, и вдруг
такой оглушительный, что я зажмурил глаза, взрыв восторга, гром
аплодисментов, прокатившийся слева направо и вернувшийся обратно, он все
нарастал, перешел в короткие возгласы: браво!... бис!... Случилось то, чего
я никогда не знал, о чем тщетно мечтал, я услышал крики толпы, влюбленной
толпы. Ощущение было столь необычным, столь сладостным, столь потрясающим,
что все остальное потеряло для меня всякий смысл. Я почувствовал во рту
горечь презрения и стыда. Вечером я готов был наложить на себя руки.
Возможно, мне следовало тогда покончить с собой, но я слишком привык жалеть
самого себя. И потом, я все еще надеялся, что удача улыбнется мне. Я играл
в самых дешевых кафе и ресторанах, я был отвратителен самому себе, но
надеялся вопреки всему. Ведь мне еще не было и тридцати.
Не стану описывать, как катишься по наклонной плоскости с открытыми