"Янка(Иван Антонович) Брыль. Нижние Байдуны" - читать интересную книгу автора

под плетнем свиньи могли не только пьяного - таким же мог быть и конец
человека. Ходить после смерти козою - здесь уже был не только намек на
колядный, рождественский вертеп, а какой-то даже буддизм с его переселением
душ. Однако не скажешь, чтобы дядька Захара принимал все эти проклятия
всерьез. Бабья ругань была на этот раз не очень и злобная, обычная.
Сидя у нас по-соседски с куделью, тетка Юста могла, например,
рассказывать моей матери так:
- Завезала позавчева два гуся и говою своему: "Деви, Захава, певья,
чтоб ты на стену двався, чтоб ты!.."
На стену люди "дрались", лезли, с большой беды. "Горбачи насобирали
грибов, наварили, наелись, а потом всей семьей на стену лезли. Не дай
боже!.." Такое, говорили, когда-то случилось.
Ну, а представлять, как это дядька Захара лезет на стену - с одним
своим глазом, с седым ежиком и короткой седой бороденкой, - это было,
конечно, весело. Мне, сорванцу.
Зла в той ругани, повторим, не таилось. Была даже поэзия, пускай себе
грубая, однако ж и хлесткая. Я, тогда еще не коровий, а только свиной
пастушок, мог насчитать сколько хочешь этих проклятий. "Что ты там долбишь,
чтоб тебе ворон глаза выдолбал!", "Сколько ты сыпать будешь, чтоб тебе губы
обсыпало!", "Чего ты сидишь, чтоб ты камнем сел!", "Почему ты не едешь, чтоб
ты боком ездил!", "Распелись тут под окном, чтоб вы пели за хлеб!" - и так
без конца. А у тетки Юсты еще и с повторением: "Чтоб ты!.."
Что касается "уссурийской тигры" и той многоступенчатой "перекувырки",
так здесь уже выступает бывалость и важность дядьки Захары.
На царской службе он был старшим унтером какого-то особого
железнодорожного батальона, "стоял" в каком-то для нас, маленьких
слушателей, таинственном Никольск-Уссурийске, "стоял" и в еще более
загадочном Китае, называл китайские города, среди которых больше всего
один - Танку... Через несколько лет я случайно нашел в одной книге
разъяснение многому из его рассказов. Старший унтер Качко принимал
невольное, неосознанное участие в международном удушении ихэтуаньского
("боксерского") восстания, и то его пьяное или только темное: "Берешь ходю
за косичку и - нагайкой!" - было, по сути, очень несмешным... Однако в
рассказах дядьки Захары, едва ли не сказочно отдаленных по месту и времени
действия, слушатели ловили и воспринимали прежде всего смешное. Тем более,
известно, дети, совсем невинная простота.
Я дружил тогда с Качкиным Володей, таким же, как и я, дошкольником, и
зимние рассказы в их хате мы могли каждый вечер, да к тому же еще и с теплой
печи, слушать сколько нам хотелось.
Жили Качки бедно, семья была большая, но и дружная, хоть я и начал о
дядьке и тетке с их утренней зарядки. Подобрались они, Захара и Юста,
настолько удачно, что даже оба не чуяли нюхом и очень любили лук. Однако в
их тесную, душную хату мужчины собирались каждый осенний или зимний вечер,
да все дядьки бывалые, не наслушаться их рассказов.
Почти всегда верховодил хозяин.
- Дай бог память, кажется, в одна тысяча девятьсотом, в мае или в юне
месяце было. Стоял я тогда в Танку (он говорил не Тангу, как надо, а Танку)
на погрузке имущества с кораблей в вагоны, а то и обратно. И вот приходит
однажды французский крейсер "Париж". Капитан крейсера... (Заминочка.) Дай
бог память, некто мусье Пити. Перекувырку твою! Он ни слова по-русски, я ни