"Александра Бруштейн. Суд идет! ("Вечерние огни" #3)" - читать интересную книгу автора

низшее?
- А ты про себя что написал?
- Ну, что написал?.. "Высшее образование" не напишешь: это если кто в
емназии учился, не ниже. Ну и "низшее" про меня тоже не напишешь:
имя-фамилие подписывать могу, как-никак умею! Я им так и сказал: "Среднее,
пишите, мое образование!"
- Все-таки грамоте тебе подучиться бы стоило...
- Ну нет! Заплатите мне, чтоб учился я, - тогда, может, и пойду...
- А тебе и заплатят! Вот именно - заплатят! - торжествую я.
Он и не догадывается, какое удовольствие доставил мне своей последней
репликой! Прямо, как говорится, "на лапу мне пошел"!
- Это кто же такое еще мне за учение платить будет? - недоверчиво
настораживается возница.
Кратко рассказываю ему: есть такой декрет советской власти. "Декрет,
понимаешь? Закон!" Всех безграмотных во всей России обучать! Дать каждому
безграмотному - бесплатно, все как есть бесплатно, - и учителя, и книжку, и
тетрадь, и чем писать, карандаш или перо. И самое главное - сократить ему
рабочий день на одну четверть: шесть часов работы и два часа ученья. А
платить ему, как за полный день: за часы ученья, как за рабочие часы. Вот
как!
Помолчав, возница опрашивает:
- Сколько, говоришь, безграмотных у нас, сто миллионов? Ух, ты! Это ж
им, большакам-то, в какую копеечку встанет! Мильон мильонов, не меньше!..
Ах, так вас, так, так и так!
Отмечаю про себя, что это последнее матерное ругательство прозвучало
словно бы мягче, доброжелательнее, чем прежние...
Но это, оказывается, с моей стороны скороспелый диагноз! Потому что
вслед за "доброжелательной" матерщиной мой возница неожиданно заявляет:
- Не пойду я в твою школу. И не зови.
- А я тебя и не зову! И идти тебе никуда не надо: школа сама к тебе
придет.
- Это как же "сама"?
- А так, что школы по месту работы открывают.
- По месту рабо-о-оты? У меня на работе никакой школы нету.
- Ну, нынче нет, завтра будет. Всего, сам понимаешь, сразу не успеть...
Будет у вас школа, будет!
- А мне и ни к чему! - бросает он небрежно. - Будет, не будет, мне что?
Один пес...
После этого возница замолкает надолго. Молчит упорно. Я не прерываю
молчания, не пристаю к своему собеседнику. Пусть сам думает.
- А для чего ему это нужно? - неожиданно спрашивает он. - Большаку то
есть. Для чего ему эта грамотность вдруг занадобилась?
Но в моем объяснении я, видимо, что-то испортила! То ли пересолила я в
противопоставлении грамотных неграмотным, перехвалила первых или слишком
унизила вторых, но возница мрачнеет и больше ничего не говорит. Только
спускаясь с Литейного моста, когда розвальни вдруг съезжают на раскате так
круто, что я чуть не вываливаюсь в снег, возница, словно желая взять реванш,
отчеканивает с оттенком мрачной иронии:
- Вот ты говоришь: грамотные - то, грамотные - се, пято, десято... А
приставь-ка тебя к моему делу - грамотную с пинснеем на носу, - как ты