"Александра Бруштейн. И прочая, и прочая, и прочая ("Вечерние огни" #1)" - читать интересную книгу автора

версты от города. Поскольку Новгород еще не видывал ни одного автомобиля,
расстояние измеряется здесь скоростью пешеходного, в лучшем случае тележного
передвижения. Поэтому четыре версты - это достаточно близко для наших
завсегдатаев, молодежи, но это - не близкий свет для полиции и других
незваных гостей. Вокруг Колмова широко раскинулись мертвые, уже хваченные
морозом луга, - приближение людей видно издали. А главное преимущество
нашего жилья - это, как пишут в газетных объявлениях о сдаче квартир: "два
входа". К нам можно прийти, скажем, по шоссе, но от нас в то же самое время
можно уйти по берегу Волхова. Или наоборот.
Есть в нашей квартире комната с удивительными обоями. Маляр,
оклеивавший стены, напирая по-местному очень сильно на "о", оказал:
- Такие обои деточки очень обожают.
На обоях этих изображены взрывающиеся броненосцы и корчащиеся в лужах
крови японские солдаты. Огонь взрывов и кровь напечатаны пронзительно-алой
краской, отчего стены кажутся покрытыми свежераздавленными клопами. За это
комната получила ласковое, хоть и не слишком аппетитное название:
"клоповничек". Здесь у нас ночуют нелегальные, останавливаются наезжающие
"товарищи из Петербурга". Тут же, в "клоповничке", происходят заседания
комитета новгородской социал-демократической организации. Один из членов
этого комитета - мой муж, остальные - рабочие и студенты. Железнодорожник
Накатов, о котором я уже говорила. Наборщик Сударкин - застенчивый и мягкий
человек, - товарищи добродушно зовут его "пере-туре-бация" или "вон это"
(Сударкин - оратор конфузливый и не очень искусный). Студент-юрист Игорь
Тютрюмов - иронический умница, очень начитанный марксист. Студент-медик
Чеслав Чарновский - блестящий оратор. Наконец, общий любимец
студент-технолог Аля Сапотницкий. Товарищи зовут его разными кличками: между
прочим, и Кудряшом и Кудрявичем, хотя установить с точностью Алину
кудрявость немыслимо: он всегда растрепан как швабра. Он еще очень юный, не
так давно окончил гимназию. Сударкин говорит об Але отечески-любовно: "Ох и
саматоха! Как есть - сбор всех пожарных частей!"
Аля в самом деле живет, как на непотухающем пожаре, который он
самозабвенно помогает разжигать. Настроение у него меняется двадцать раз в
час! Только что он играл с Колобком - и как играл! Гавкал, как собака,
рычал, как медведь, - Колобок обмирал в счастливом ужасе, но, кажется, не
менее счастлив был и сам Аля Сапотницкий!.. А через минуту и уже схватился в
яростном споре с кем-то из новгородских эсеров, - ох, держись, эсер, Аля
наскоблит из тебя стружек!
Аля обрушивается не только на тех, кто мыслит иначе, верит в другую
правду. Нет, он ополчается и на единомышленников, если они - говоруны,
краснобаи. Это он преследует жесточайшими насмешками! Есть в среде
молодежи - что греха таить? - этакое упоение революционной фразой
("Товар-рищи! Исторический момент требует жертв!") и даже просто
революционным словарем: "с правом кооптации", "явочным порядком", "на
паритетных началах"... Это увлечение, по существу, естественное: ведь так
радостно непохожи эти слова на привычную обывательскую лексику, так новы
они, - лишь сейчас входят в употребление! Но Аля не терпит никаких
"словесных выкрутасов"! "Мы - не кадеты, чтобы в лапти звонить! Работай, не
растекайся мыслью по древу!" Сам Аля работает истово, находчиво, бесстрашно.
Старшие товарищи говорят о нем: "Из парнишки будет толк!"
Во время заседаний комитета я сижу в соседней столовой за самоваром.