"Ханс Кристиан Браннер. Ариэль" - читать интересную книгу автора

ним - чужой и безлюдный дом. Страх погас, но в душу вонзилась боль
одиночества: сонный безмолвный дом с закрытыми ставнями ранил его тоской,
гнул к земле; уступив искушению сесть на землю, он прислонился спиной к
стене, смежил веки, но тут же перед ним снова встал образ женщины, на
коленях стерегущей огонь, -он резко вскочил с травы, и ноги понесли его
прочь от дома; спотыкаясь, сбежал он с крутого взгорка и вдруг замер на
месте, с радостным облегчением любуясь следами автомобильных колес. Чуть
погодя узнал он и место: он вышел к проходу между холмами, куда обычно
сворачивали фургоны торговцев. Здесь шофер высадил его вчера вечером -
отсюда дорога сама выведет его к деревне.
Он шел понурив голову, осторожно пробираясь между застывшими колеями,
ломкими пленками молочно-белого льда, пока все колеи не слились в одну,
которая увела его от гряды холмов на равнину, в луга, где хрупкая короста
ночной наледи взламывалась под шагами и ноги проваливались в мягкую липкую
землю, а кругом висели почернелые, набрякшие от влаги полотнища тумана.
Тихая морось дождя скорбью вливалась в сердце, он шел, высоко подняв
воротник вокруг мокрого лица и смежив наполовину веки, и вяло следил за
нескончаемой чередой столбов, с убаюкивающей размеренностью выплывавших
навстречу ему сквозь туман, и только тогда очнулся, когда на проселке
заскрипел под его шагами песок, и тут же надвинулся на него темный фронт
леса, и отверзся ему, и снова сомкнулся вокруг него с двух сторон, будто
верный солдатский полк елей и сосен, марширующих к морю.
Ему покойно было в их строю, казалось, деревья защищают его, он стал
насвистывать какой-то мотив, и ноги шагали в такт свисту, и тут он решил,
что пора четко и трезво обдумать все, что случилось. Что-то ведь должно было
быть, сказал он себе, что-то ведь должно было быть между нами, не
призрачное, а настоящее, наверно, мы что-то говорили друг другу, что-то
делали вместе, - господи, мы же стояли рядом в вечернем сумраке и глядели на
празднично освещенный корабль, а после весело звякали на кухне тарелки и я
чувствовал пряный запах грибов, собранных ею в лесу, и мы сидели за столом в
свете лампы, ели, пили и толковали о случайных предметах, о самых
обыкновенных вещах. Да, так, наверно, и было, сказал он себе, зная, что
иначе и не могло быть, но все это стерлось в памяти, и когда он остановился
и закрыл глаза, чтобы вновь ясно увидеть ту ночь, то увидел лишь последнюю
черту моря, безоглядный бросок моря навстречу ночи, и чаек: взмахи их
белоснежных крыльев на фоне иссиня-черных дождевых туч, и последние одичалые
лучи солнца, промчавшись по скалам, ворвались в комнату, бросив пучки тонких
огненных стрел на вымытый до белизны дощатый пол, и ярко вспыхнули под ними
грубые циновки, и солнечные снопы выжигали борозды в столешнице, сбитой из
необструганных сосновых досок, и солнце ударило в бокалы на столе и
обратилось в звук, в звон, в щемящую ноту, взмывшую за пределы слуха, и
солнечный вихрь подхватил все комнатные предметы и спаял их в одно. Он
чувствовал приближение вихря и в то же время шел по дороге своим путем,
шагая в такт своей мелодии, негромкому беззаботному свисту, и видел, как
темный строй елей и сосен, расступившись, пропускает вперед березу с
ослепительно желтой листвой, а из выси выплывают багряные кроны кленов,
будто отблески пожара в самом тумане... и женщина сновала по комнате взад и
вперед, скользя между вещами, призрачными вещами, бывшими лишь отблеском,
отражением переливчатой игры солнца на ее коже, на ее плечах, руках и лице,
на ее застывшем лице с чуть приметной горькой улыбкой крупного рта.