"Ханс Кристиан Браннер. Ариэль" - читать интересную книгу автора

Он увидел тропинку, извилистую тропку, которая уводила с дороги в
темноту зарослей и кустов... а солнце погасло и скрылось, и хлынули волны
тьмы - вспенивались от снования ее по комнате, струились от грубой ткани ее
одежд, от мерного кружения юбки вокруг ее бедер и ног, текли от черного
водопада волос, от каждого движения ее отяжелевшего тела. И посреди тишины,
напряженно слушавшей игру мрака, поднялся ветер ее дыхания - первый знак
близкой грозы, первый тяжелый порыв ветра, и он уже знал: еще миг - и ураган
их накроет, и цеплялся за остатки рассудка... и подумал, что тропка
наверняка выведет его к деревне, а туман, должно быть, уже поредел, потому
что вокруг, будто сквозь стекло, вновь проступили деревья... но тут же -
мраком во мраке - надвинулись два черных солнца глаз, еще секунда - и
разгорится битва, и оба потеряют рассудок, и в страхе он взмолился: поговори
со мной, хоть что-нибудь расскажи о себе, ведь я ничего о тебе не знаю,
только - один-единственный раз ты рыдала во сне, шептала чье-то имя, кого же
звала ты, может, мужа, а не то кого-то из детей, кстати, расскажи мне про
детей, какие они из себя и что ты им говоришь, когда они будят тебя на заре,
а муж твой... скажи, ты страшишься его, боишься, как бы он что-нибудь не
узнал, но может, напротив, он боится тебя, боится за тебя, ведь он знает
тебя и любит, и одного только не хочет знать - твоих диких забав во мраке,
твоей страсти приносить себя в жертву и умирать? Он спрашивал и спрашивал, а
тропинка под его ногами пропала, длинные колючие ветви кустов вцепились в
него, полонили... и он замер посреди комнаты, ловя ответ женщины, но ответа
не было, были все те же слова, короткие, сбивчивые, уже не слова человека, а
грубый зов крови, и они схватились, как два борца, и он подчинил ее,
обессиленную, своей воле, но и она подчинила его себе, и, задыхаясь в ее
объятиях, он умирал, и только одно поддерживало в них жизнь, только одно
мешало им потонуть, исчезнуть в пучине тьмы - единый ритм их дыхания,
взлетов их и падений, слитность обоих тел в пропасти отчуждения глубже
морской пучины вокруг.
И снова все позади, зачем только это было, и вновь из тумана, звеня,
сочится безмолвие, и путник дивится, как он сюда попал, как забрел в гущу
леса и зачем остановился под деревом, спиной прислонясь к стволу; он разжал
руку и на ладони увидел горстку заиндевевших синих ягод, жестких ягод
терновника, которые он сорвал, сам того не заметив, - он взял их в рот и
раздавил зубами. Такие горькие были ягоды, что слезы выступили на глазах и
все лицо его сморщилось в узелок; как у младенца, подумал он и вспомнил этот
вкус, вяжущую эту горечь - из катакомб детства извлекла их память. Он не
смог бы сказать, как случилось, что он заплутал, но когда-то ребенком он
отстал от своих и в таком же тумане застыл на этом же месте, под этим же
самым деревом, окруженным диким кустарником с гроздьями алых и черных ягод,
он вдыхал аромат мокрой лесной листвы, внимая монотонному лепету капель из
белой мглы, а под конец улегся на землю, зарывшись лицом в мягкий
ядовито-зеленый мох, и видел, как из капель рождаются глаза, влажные и
полные тоски, светлые и безумные, - глаза, смотрящие на него отовсюду. Потом
он все это забыл. Но вот наконец он вернулся, и здесь было все то же - он
вышел к тому же самому месту, полный все той же неизбывной тоски. В тот
самый первый раз он рыдал, стоя в тумане. Теперь же у него не было слез. Он
попытался заплакать, но не смог. Плакать он давно разучился.
Очень скоро он отыскал тропинку, и сразу все вокруг стало меняться. В
лесу посветлело, он миновал вырубку, за ней - длинный красный дровяной