"Ханс Кристиан Браннер. Никто не знает ночи " - читать интересную книгу автора

сна слетели с него. Он сидел распрямившись и вслушивался в темноту.
Произошло самое ужасное, и, в сущности, он все время знал, что это
произойдет. Таясь от самого себя, закрывая глаза на реальное положение
вещей, он, однако же, знал это уже к полуночи: ведь Лидия так и не пришла,
мрак и безмолвие обступили его со всех сторон, и тогда он не выдержал и
принялся - в душе стыдясь, как человек, шпионящий за самим собой, - наводить
порядок в обеих ее комнатах, одновременно исследуя возможности бегства через
крышу, а напоследок улегся на матрац в кладовке под самыми кровельными
балками, чтобы слушать, прислушиваться вопреки всем надеждам, прислушиваться
даже во сне. И вот, вместо ее быстрых, легких шагов вверх по длинной
лестнице, долетела издалека эта ниточка звука - он его ждал и знал, что он
означает. Потому что не только сейчас, когда он остался ночью один, но и
прошлой ночью, когда она еще была с ним, он уже это чувствовал, это мелькало
сквозь ее легкие, быстрые слова (слова - точно рыбья стайка, мельканье
рыбешек, заметавшихся в страхе перед чем-то пока еще незримым, пока не
слышным), и сквозь ее странно пустые, бессмысленные рыдания (исступленные
рыдания, чтобы ничего не слышать, полные слез глаза, чтобы ничего не
видеть), и потом тоже, когда она, скинув одежду, стояла перед ним, белая и
чужая, и даже когда она лежала с ним в темноте и в ее жестких объятиях и
бурных конвульсиях страсти чудился страх, паническая судорога. Но в самый
первый раз, и с убийственной уверенностью, он почувствовал это еще три дня
назад, когда неожиданно увидел ее возле Лангебро после очень долгого, в
несколько месяцев, перерыва и пошел следом за нею по мосту, мимо немецких
патрулей, а она шла впереди, одетая совсем не по-зимнему, с непокрытой
головой, несмотря на мороз, почти прозрачная в холодном солнечном сиянии, со
своими светящимися волосами и тонкой шеей, скользила легко и быстро на своих
длинных скользящих ногах в густом уличном потоке - точно призрак средь бела
дня или сомнамбула над краем пропасти, бездумно и безоглядно устремляясь
навстречу внезапной и страшной гибели. Такое у него было тогда ощущение, и
он не собирался подходить и заговаривать с ней, хотел только посмотреть,
куда она пойдет. Но она, очевидно, заметила его и знала, что он идет следом,
потому что посередине моста вдруг резко обернулась и взглянула на него с
улыбкой - и в памяти его мгновенно всплыл один из дней далекого прошлого:
тот день, когда она увела его на чердак. Они с Лидией, тогда еще подростки,
долго сидели, спрятавшись в укромном месте, потому что все мальчишки во
дворе ополчились против них, а когда начало смеркаться, она крепко взяла его
за руку, повела сначала по лестнице на самый верх, а потом по узкому
чердачному ходу, вставила вдруг ключ в висячий замок, отперла дверь и,
втянув его за собой внутрь, обернулась и взглянула на него в сумеречном
свете из чердачного окошка с какой-то странной бледной улыбкой, а после они
лежали, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели друг на друга в полном
молчании, и он слышал удары колокола, которые кругами расходились над миром
и растворялись в тишине как чистый, тонкий стеклянный звон...

Двор был глубокий, как ствол шахты, с серовато-белесыми стенами домов и
четырехугольником серовато-белесого неба, которое никогда не менялось, ни
зимой ни летом; день-деньской не смолкали здесь громкие пронзительные крики
и топот деревянных башмаков, и все игры неизменно кончались общей свалкой -
клубок сражающихся рук и ног, а внизу, под всеми, кто-нибудь истошно вопит,
отчего окна одно за другим начинали распахиваться и раздавались сердитые