"Ханс Кристиан Браннер. Никто не знает ночи " - читать интересную книгу автора

серебристо-серую женщину, ведь, судя по всему, это были хозяин и хозяйка,
кто уж она ему, дочь или жена, которую он себе купил, как покупают левретку
или породистую кобылу, но их нигде не было видно, ни за столом, ни в большой
гостиной, где зажгли под потолком хрустальную люстру и черная женщина в
белой наколке прибиралась и наводила порядок. Вот она исчезла, точно тень,
унося на подносе последние бутылки и рюмки, и Симон подумал: сейчас, именно
сейчас подходящий момент, чтобы проникнуть в дом через черный ход - кухня у
них, должно быть, в подвале, сидя в своем укрытии среди елок, он время от
времени различал свет за проемом в каменной ограде заднего двора и слышал,
как там внизу переговаривались и гремели посудой,- но пока он принимал
решение и нащупывал пистолет, из столовой вышел мужчина без пиджака, обнимая
за талию женщину в облаке тюля цвета морской волны. Мгновение они постояли,
ярко освещенные, в дверях гостиной, потом мужчина потушил хрустальную
люстру, подвел свою даму к арке и спустился с нею по ступенькам на веранду,
где он тоже выключил свет. Симон поспешно отпрянул от окна - они оказались
так близко, что он услышал, как женщина мурлыкает себе под нос:
"та-та-та-ти-ти, та-та-та-ту-ту", но потом наступила тишина, и он нехотя все
же приблизился опять к окну и смутно различил их в слабом свете ламп из
гостиной - они лежали вдвоем на узком цветастом диване, наполовину скрытые
от глаз зеленым кустом в горшке, он вдруг услышал, как на пол упала туфля,
за ней последовала другая -резкое движение сотрясло куст, листья которого
испуганно затрепетали, и Симону почудилось позади него что-то белое. Только
этого и не хватало, подумал он, крепко стискивая зубы и отводя взгляд, но
поневоле продолжая слышать мурлыканье женщины и стоны мужчины, ни стыда ни
совести у этих проклятых... - и одновременно подумал, что ненависть делу не
поможет, что необходимо рассматривать весь этот продажный буржуазный мир в
его взаимосвязи с... - тут раздался визгливый смешок и какое-то рычание. Ну
все, он их больше не видит и не слышит - взгляд его устремился поверх них, к
островкам слабого света в гостиной, и еще дальше, за эти островки, где он в
конце концов разглядел...

- Та-та-та-ти-ти, та-та-та-ту-ту, - мурлыкала женщина.
- Пусти, пусти же, да нет, убери свои руки, - шептал мужчина, - не
бойся ты, им же ничего не видно и не слышно, и никто сюда не придет, убери
руки, глупышка, ты моя прелестная глупышка, да нет, пусти, я хочу тебя,
слышишь, хочу... - И одновременно он думал, какая дурость, что он потушил
свет: он пьянее, чем ему казалось, все кружится и плывет перед глазами, да
еще этот куст, чертов куст, шуршит и шуршит все время, а что если он так
пьян, что вообще не... поздно, теперь слишком поздно, никуда не денешься,
вон она уже туфли скидывает, бах!-одна на полу, бах! -и другая... - Хочу,
хочу тебя, - стонал он, одновременно думая, что хочет-то не он, а она, она
его в это втравила, хотя у него на самом деле не было ни малейшего желания,
и что, если он не... но нет, надо так надо, отступать теперь поздно, и
завтра... завтра, думал он, делая отчаянный скачок вперед во времени и видя
себя с бритвой перед зеркалом, надо, чтобы завтра он мог, встретив в зеркале
свой взгляд, сказать самому себе...
- Та-та-та-ти-ти, та-та-та-ту-ту...
О Господи, хоть бы она перестала, до того это сейчас некстати, руки в
панике никак не сладят со всеми дурацкими застежками, крючками, петлями, да
еще резинка прикреплена к чулку какой-то штуковиной, которую невозможно