"Ханс Кристиан Браннер. Субботний вечер (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

оказывается спасительной соломинкой: "Пожалуйста, колбасный рулет, паштет из
печенки, итальянский салат..." Сегодня суббота, мальчики дома, она так и
видит, как они расхаживают вокруг стола, потирая руки: "Ай да мать, вот это
ужин!"
Женщины заходят в магазины, женщины выходят из магазинов. Робкий, тихий
голос просит отпустить какую-то мелочь на 15 эре, а рядом самоуверенная
матрона выставляет напоказ большой меховой воротник - поруку своей
состоятельности. Пухленькая девушка со свертками в руках весело впорхнула в
подъезд, словно птичка, уносящая перышки в свое гнездо, и вскоре в квадрате
окна появляется рука и опускает красные шторы, загораживаясь от осеннего
ветра. И в других окнах тоже появляются руки и опускаются шторы,
загораживаясь от осеннего ветра. Осенний ветер бушует над крышами, а за
каждой шторой начинается своя жизнь, кропотливая возня, свои маленькие
победы и поражения: "Послушай, Карл, да ведь он это ляпнул сгоряча..."
Но на самом верху, на пятом этаже, окно по-прежнему ярко освещено:
хозяйке было некогда опустить штору, она совсем сбилась с ног! Два человека
в ливрее, точно рабы из "Тысячи и одной ночи", вносят в кухню серебряное
блюдо, а тем временем у двери уже стоит рассыльный с целой охапкой цветов. А
тут еще вино, конфеты, сигареты, перчатки, туфли и всякая всячина - все, что
можно добыть при помощи двух десятков бурых банкнотов! Впрочем, кажется,
какие-то деньги еще остались. Сколько - Мартин не помнит, да и не хочет
вспоминать, завтра воскресенье, их никто не потревожит, на целые сутки можно
преобразить мир. Мартин взбегает по лестнице, прыгая через три ступеньки, а
во всех его свертках что-то гремит и болтается, а в двух пузатых фляжках
что-то плещется, изнывая по глазам Ханны, по губам Ханны, по рукам Ханны...
Ханна, Ханна, Ханна...
И вот он уже в прихожей и бурно прижимает ее к себе: "Ханна!" Он так
мечтал об этой минуте, и все-таки... мечта в который раз бледнеет перед
живой Ханной. Вот она запнулась на каком-то слове и уже болтает о чем-то
другом, вот она стала серьезной, но это совсем не похоже на серьезность
других людей, и вот ее детский рот уже сложился в улыбку, полную слез, а
рука у нее мягкая и невыразимо трогательная, и вся она - какая-то
непостижимая игра света и тени, и он каждый раз представляет себе все это
совсем иначе, и теперь он смеется, сам не зная чему. Ханна! Она как мерцание
красных и зеленых огоньков, как пламя тысячи маленьких фонариков, которое
колеблется и гаснет на ветру. Ханну можно Увидеть в глазах других людей и в
изменчивом освещении на углу улицы - вот как неуловима Ханна. И Мартин может
проснуться утром после ночных кошмаров, проснуться на плече Ханны, как
потерпевший крушение моряк, который прижимается лицом к спасительной зеленой
земле, - вот как верна и постоянна Ханна. Мартин всматривается в глаза
Ханны: он думал, что они синие и далекие, как парус в морских просторах, но,
оказывается, они черные и маленькие - все не так, как он ожидал. Но наконец
он приподнимает прядь волос у ее виска и находит там коричневую родинку,
круглую родинку над самым ухом, она всегда прячется там, и, пусть Ханна
станет седой и старой, как маленькая старушка в лавке, ему стоит только
приподнять прядь волос у ее виска, чтобы убедиться, что перед ним Ханна. И
пока он пытается представить себе Ханну седой и старой, она молотит кулаками
по его спине и кричит:
- Мартин, пусти, соус!... И куропатка!... И цветы!...
- Вот, гляди, тут еще кое-что!