"Ханс Кристиан Браннер. Исаксен (психологическая новелла) " - читать интересную книгу автора

кресле, у заповедного письменного стола. Он-то и платит тебе скудное
жалованье, без которого, однако, нет ни жизни, ни света; ты во всем
приноравливаешься к нему, сознавая свое ничтожество перед ним, и послушно
описываешь вокруг него положенные круги, но и тут нужна осторожность: умный
человек не станет слишком часто попадаться ему на глаза - иному небезопасно
узреть сияние, которое излучает его лицо. Одни лишь ближайшие помощники шефа
заходят к нему без страха, что его сияние их ослепит, всех прочих уже сам
кабинет повергает в трепет -блеск красного дерева, золото багетов, зелень
пальмы, громада кресла, узоры ковра...
Разумеется, кое у кого из нас тоже есть дома схожие вещи, но в конторе
они обретают символический смысл атрибутов власти. Даже старший конторщик
Альбек и тот владеет всего лишь одним-единственным креслом и скромным
ковриком, а нижестоящим и этого не дозволено. Какое-то время на моем рабочем
столе стояла вазочка с душистым горошком. Я вовсе не думал кого-то этим
дразнить, я просто купил цветы потому, что влюбился в девушку, которая
носила платья нежных тонов. Но мой поступок перетолковали по-своему, на
цветы же поглядывали молча и многозначительно и в мое отсутствие без конца
судачили о них. Будто невидимая рука обхватила стебли и все сжимала и
сжимала их, пока они не исчезли.
Нас было четырнадцать человек, четырнадцать единиц мироздания, но
только двоим выпала честь непосредственно вращаться вокруг Солнца. Ближнюю
орбиту занимал старший конторщик Альбек, который вел текущие дела фирмы. Но
его импозантный пиджак редко показывался в низших регионах, и, когда нужно
было обратиться к нему, нам надлежало сначала доложить о себе в приемной и
затем несколько минут дожидаться аудиенции. Помимо этого непременного срока
ожидания, отражавшего социальную дистанцию между ним и нами, Альбек присвоил
себе еще и ряд других привилегий, внушавших благоговение и зависть: за
работой он курил сигары, а кофе к завтраку ему подавали на подносе прямо в
кабинет.
Чуть дальше в мировом пространстве - этаким Марсом, озаряемым грозными
красными и зелеными вспышками, - кружил управляющий Феддерсен. Феддерсен был
вездесущ: орбита его имела форму эллипса, но он то и дело позволял себе
отклоняться от курса и, точно комета, неожиданно появлялся то тут, то там,
за что все ненавидели его и боялись как истинно злого духа фирмы "Бумага
Больбьерга".
Всякий раз, когда ты меньше всего мог этого ожидать, он вдруг возникал
за твоей спиной с часами, карандашом и записной книжкой в руках. А стоило
ему застигнуть тебя за частным разговором по телефону, как он тотчас
становился рядом и ждал, постукивая карандашом по столу. Даже в обеденный
перерыв, когда рядовым служащим разрешалось курить во дворе, достаточно было
ему показаться в окне, и тотчас рядовые смолкали и прятали сигареты - кто в
ладони, а кто за спиной. Его колючий, беспощадный взгляд выдавал странную
особенность его мозга: этот мозг был в точности подобен американскому
электронному устройству и, как оно, беспрерывно посылал в пространство
тайные сигналы, загадочные красные и зеленые вспышки.
Феддерсен был немногословен, но стоило ему раскрыть рот, и собеседнику
казалось, будто ему тычут в нос кулаком; голос его резал и жег, как пламя
паяльной лампы, в единый миг сметая все доводы и оправдания подчиненных. Об
этом человеке судачили шепотом, с замиранием в сердце и резью в желудке,
когда удавалось перекинуться двумя-тремя словами в темных коридорах подвала,