"Иосиф Бродский. Путеводитель по переименованному городу" - читать интересную книгу автора

тем, ни другим. Конечно, в документах и на почтовых отправлениях они
проставляют "Ленинград", но в обычном разговоре скорее скажут просто
"Питер". И дело тут не столько в политике, сколько в том, что и "Ленинград"
и "Петербург" не слишком удобопроизносимы, да и люди всегда склоны давать
прозвища населяемым ими местностям, что является, в сущности, очередной
стадией обживания. "Ленин" в этом смысле просто не годится, хотя бы потому,
что это фамилия (да к тому же и придуманная), а вот "Питер" звучит очень
естественно. Прежде всего, город уже назывался так двести лет. К тому же дух
Петра I все еще куда более ощутим здесь, чем душок позднейших эпох. А кроме
всего прочего, поскольку подлинное русское имя императора - Петр, "Питер"
звучит слегка по-иностранному, что и соответствует чему-то определенно
иностранному, отчужденному в городской атмосфере: зданиям европейского вида,
возможно, и самому месторасположению: в дельте северной реки, текущей в
открытое враждебное море. Иными словами, при выходе из столь привычного
мира.
Россия - страна весьма континентальная, ее поверхность распространяется
на одну шестую земной суши. Идея построить город на самом краю земли и
провозгласить его, затем столицей государства рассматривалась современниками
Петра I как, по меньшей мере, неудачная. Матерно-теплый, традиционный до
полного отчуждения всего чужого, клаустрофобический собственно-русский мир
дрожал мелкой дрожью на пронизывающе холодном балтийском ветру. Реформы
Петра встретили чудовищное сопротивление, прежде всего потому, что район
невской дельты был и в самом деле плох. То были низины и болота, и для
строительства нужно было укреплять грунт. Леса вокруг было сколько угодно,
но добровольцев его валить не находилось, еще менее - забивать бревна в
землю.
Но Петр I провидел город, и более чем город: Россию с лицом, обращенным
к миру. В контексте того времени это означало - к Западу; городу суждено
было стать, по словам одного итальянского писателя, посетившего Россию в ту
пору, окном в Европу. То есть практически Петру нужны были ворота, и притом
широко распахнутые. В отличие от своих предшественников и последователей на
русском троне, этот двухметрового роста монарх не страдал
традиционно-российским недугом - комплексом неполноценности перед Европой.
Он не хотел подражать Европе, он хотел, чтобы Россия стала Европой, точно
так же, как он сам был, хотя бы отчасти, европейцем. Многие из его личных
друзей и сподвижников, равно как и многие из его основных противников, с
которыми он воевал, были европейцы; он провел более года, работая,
путешествуя и попросту живя в Европе; он не раз ездил туда и потом. Запад не
был для него terra incognito. Человек трезвого ума, хотя и склонный к
устрашающим запоям, он рассматривал любую страну, на чью почву ему случалось
ступать (не исключая и свою собственную), всего лишь как продолжение
пространства... В некотором роде для него география была реальнее истории, и
его любимыми сторонами света были север и запад.
В общем, он был влюблен в пространство, и особенно в морское. Он хотел,
чтобы у России был флот, и своими руками этот "царь-плотник", как называли
его современники, построил первый корабль (ныне выставленный в
Военно-Морском музее), используя навыки, приобретенные им в дни работы на
голландских и британских верфях. Так что его видение было вполне
определенным. Он хотел, чтобы город был гаванью для русских флотилий,
крепостью против шведов, столетиями разорявших эти берега, северной