"Творцы Священной Римской империи" - читать интересную книгу автора (Балакин Василий)

ЗАМЫСЕЛ «ВОЗРОЖДЕНИЯ»

Опасения Григория V, связанные с преждевременным, как ему казалось, уходом императора из Италии, очень быстро оправдались. Едва успел Оттон III покинуть вместе с немецким войском пределы страны, как Крешенций лишил папу всего имущества и изгнал из Рима. Возможно, Крешенций, сумевший в короткий срок после ухода Оттона III из Италии восстановить свое властное положение в Риме, воспользовался тем, что Григорий V отлучился из города, чтобы не пустить его обратно. По свидетельству современников, между папой, слишком решительно принявшимся проводить политику в духе клюнийской реформы, но уличенным в получении взяток, и римлянами будто бы возник конфликт. Однако сразу же стало ясно, что действия Крешенция направлены не только против папы, но и против императора, судя по тому, что его уполномоченные лица, легаты, были взяты под стражу. Григорий V обратился за помощью к графу Конраду, правителю Сполето, которому Оттон III и поручил его защищать и дважды пытался силой вернуть себе престол Св. Петра, воюя с римлянами. Не добившись успеха в этом, он решил дожидаться помощи от императора.

В том, как развивались последующие события, нерасторжимо переплелись закономерность, случайность и ложные упования. Конфликты пап с римской знатью стали почти что обычным делом и уже никого не удивляли. Но на сей раз случилось так, что вскоре после отъезда императора из Рима и изгнания оттуда Григория V в Рим возвратилось посольство во главе с Иоанном Филагатом, еще в 995 году направленное в Константинополь за невестой для Оттона III. Германское посольство было благосклонно встречено на Босфоре, и Иоанн вернулся в сопровождении греческих послов, которые должны были продолжить переговоры. Его спутник, епископ Вюрцбургский Бернвард, вместе со множеством других членов посольства умер в Византии от какой-то болезни. Если бы Оттон III встретился с послами в Риме, дальнейшее развитие событий наверняка складывалось бы самым благоприятным для него образом. Но в Риме в тот момент не было ни императора, ни папы, и против них созрел заговор, инициаторами которого выступили упомянутый Крешенций и, вероятнее всего, глава византийского посольства Леон, увидевший хорошую возможность для усиления влияния Константинополя в Италии.

Очевидно, рассчитывая на поддержку со стороны Византии, Крешенций в середине февраля 997 года провозгласил Иоанна Филагата папой под именем Иоанна XVI. Крешенций использовал престарелого грека как средство для достижения своих политических целей, но, разумеется, для самого Иоанна Филагата не было ни малейшей необходимости слепо следовать требованиям Крешенция. Он мог бы и отказаться, однако тщеславие оказалось сильнее его, и он не устоял перед соблазном узурпировать папский престол. Филагат, столь много обязанный правящему дому Германии, пошел на предательство, видимо, полагая, что Оттон III не будет отстаивать Григория V, с которым, как все знали, у него сложились натянутые отношения, а предпочтет его, своего старого учителя. Не исключено, что и у Крешенция создалось ложное представление о недавних событиях в Риме, в частности, о самом императоре, показавшемся ему слабым юнцом, склонным к мечтательности и религиозной экзальтации. Не вполне ясна роль византийского посла Леона. Он действовал, видимо, без предварительных инструкций, исходя из сложившейся ситуации, но в интересах Византии, ради восстановления в Риме власти василевса. В этом отчетливо проявилось стремление Византийской империи восстановить Римскую империю, только не так, как представляли себе это восстановление Карл Великий, Оттон I и его преемники на германском престоле.

О том, что византийский посол надеялся привлечь василевса на сторону мятежников и что римский вопрос таким образом мог привести к европейскому конфликту, при дворе Оттона III тогда не имели представления. Там были столь мало осведомлены о закулисной возне византийской дипломатии, что Леон не побоялся даже прибыть к Оттону III в Ахен, чтобы наконец выполнить свое дипломатическое поручение. Высказывалось предположение, что Леон к тому времени полностью изменил свое отношение к антипапе и потому призывал Оттона III скорее прибыть в Италию для борьбы против Крешенция, но эта документально не подкрепленная версия представляется малоубедительной. Надо думать, ближе к истине другое мнение, согласно которому Леон продолжал интриговать, ведя двойную игру. Его целью было затянуть переговоры о сватовстве, поскольку василевс, сознавая необходимость обеспечения безопасности своих южноитальянских владений, стремился избежать открытого разрыва. Своим уклончивым ответом византийский дипломат вызвал недовольство Оттона III и потому после весьма холодного приема был отпущен без выражения милости. На антипапу это подействовало отрезвляюще, и он хотел было отказаться от незаконных притязаний на папский престол, но уступил непреклонной воле Крешенция, продолжая покорно двигаться навстречу ждавшим его мучениям и позору.

Тем временем влияние Крешенция едва ли распространялось дальше Рима и его ближайшей округи. Еще важнее было то, что вся церковь оставалась на стороне законного папы Григория V, который в ожидании помощи от императора провел в начале февраля синод в Павии с участием архиепископов Равеннского и Миланского и ряда епископов. В повестке наряду со многими важными вопросами значилось и обсуждение переворота, совершенного в Риме Крешенцием, которого объявили «грабителем римской церкви» и подвергли отлучению. Спустя некоторое время в Павию пришла весть о провозглашении Иоанна Филагата папой Иоанном XVI, и Григорий V по согласованию с находившимися с ним прелатами отлучил его от церкви как узурпатора папского престола. Епископство Пьяченца, в свое время отторгнутое по решению папы Иоанна XV от Равеннского архиепископства и возведенное ради Иоанна Филагата в ранг архиепископства, Григорий V возвратил в его прежнее состояние, то есть подчинил архиепископу Равеннскому.

В то время как в Италии происходили эти драматические события, вернувшийся в Германию Оттон III переживал глубокую эволюцию в своем умонастроении. Именно тогда впервые обнаруживается влияние Герберта Орильякского на его политику. Еще в декабре 996 года император направил ему приглашение прибыть ко двору, дабы преподавать ему латинский и греческий языки и науки, прежде всего философию, а также быть его советником по политическим вопросам. Герберт должен был, как говорилось в письме, изгонять из Оттона III «саксонскую грубость» и развивать его склонность к греческой утонченности. Именно это пожелание позднее и современники, и далекие потомки не раз припомнят Оттону III, упрекая его в пренебрежительном отношении к родным обычаям и в преклонении перед чужими порядками.

Герберт с готовностью сообщил о своем согласии, дав заодно политический совет: Оттон III, по его мнению, нуждался не только в греческой, но и в римской мудрости, поскольку хотя он и грек по рождению, однако его империя — Римская. Классическое римское наследие надлежало культивировать в пику Византии. Еще определеннее говорилось в другом письме: Греция (читай: Византия) не должна единолично претендовать на философскую мудрость и римскую власть, ибо, с энтузиазмом настаивал Герберт, «нам, нам принадлежит Римская империя», которой отдают свои силы Италия, Галлия и Германия, а также страны «скифов», под коими подразумевались венгры или славяне или те и другие. Перечень представленных здесь стран или провинций расширяет каролингскую триаду «Италия — Галлия — Германия», входившую в состав империи Карла Великого, за счет четвертого члена — «Скифии». В этом уже просматриваются очертания имперской идеи Оттона III.

Император, учителями которого были Бернвард, епископ Хильдесхаймский, и Иоанн Филагат и который сам, благодаря усвоенному от матери знанию греческого языка, превосходил ученостью многих ученых того времени, просил Герберта об ознакомлении с произведениями Боэция. Одна из тем, которые тогда разбирал Герберт со своим учеником, была изложена им письменно, благодаря чему мы имеем доказательство, что Оттону III были доступны самые тонкие проблемы философии того времени. В лице Герберта император познакомился не только с философом-новатором (в «Верденских анналах» говорится о Герберте: «Он обновил философскую мудрость и считался у латинян вторым после Боэция»), математиком, астрономом и механиком, но также и с человеком, которому больше, чем кому-либо из его современников, был близок дух античности, ставшей неотъемлемой частью его жизни. Это отчетливо явствует даже из стиля его писем, отличающегося лаконичностью, отказом от ненужного нагромождения слов, экономностью выразительных средств, стремлением ограничиваться классической лексикой.

Примечательно, сколь глубоко проникся Герберт, несмотря на всю свою укорененность в христианской традиции, духом античных образцов. Нравственным критерием для него являлись не христианские понятия добра и зла, а античная добродетель, нерасторжимо сочетавшая в себе добропорядочность, нравственность и красоту. В наихудшие моменты своей жизни он обращался не к Библии и не к трудам отцов церкви, а к философии. То, что он, подобно Боэцию, искал утешения в философии, в его время не было чем-то из ряда вон выходящим, но чем он действительно выделялся среди своих современников, так это стремлением, как он сам признавался, следовать наставлениям Цицерона.

Однако обязанности Герберта, ставшего наставником императора, не ограничивались истолкованием ему Боэция — вскоре он стал его политическим советником, помогая ему находить нужные средства во взаимоотношениях с Римом и Византией.

Наряду с Гербертом следует упомянуть еще одного советника императора, приобретшего влияние на него в том же 997 году — Льва, позднее ставшего епископом Верчелли, который также многое сделал, чтобы открыть Оттону III мир античности. Место его рождения неизвестно, однако считается, что он был итальянцем. Француз Герберт и итальянец Лев, искавшие в античности источник своих идей, хорошо дополняли друг друга на службе у императора.

Во время пребывания Оттона III в Германии к нему прибывали посланцы из Италии, сообщавшие обо всем происходившем там. В марте 997 года в Ахене при императорском дворе появился папский легат Лев, аббат римского монастыря Св. Бонифация и Алексия на Авентине, который передал решения собора, проходившего в начале февраля в Павии, и сообщение о провозглашении Иоанна Филагата антипапой. Император, весьма огорченный действиями своего бывшего учителя, отобрал у него монастырь Нонантола и отдал его под управление упомянутого Льва. Через своего легата папа Григорий V торопил Оттона III с прибытием в Италию для водворения порядка. В то время мятежом был охвачен не только Рим. Маркграф Ивреи Ардуин поднял в феврале 997 года восстание против Петра, епископа Верчелли, сторонника Империи и оттоновского господства в Италии. Волнения продолжались несколько недель, а сам епископ Петр был убит Ардуином, велевшим сжечь его тело.

Однако Оттон III не спешил в очередной раз отправиться за Альпы, наметив на лето 997 года военный поход против полабских славян, давно тревоживших своими нападениями восточные рубежи Саксонии. Подобный образ действий императора давал историкам обильную пищу для размышлений, порождая множество догадок: не считал ли он положение в Италии не столь уж опасным, соответственно, не усматривая большого вреда для себя даже в действиях Крешенция, чтобы спешить туда для наведения порядка, полагая более серьезной обстановку на Востоке? Или же хотел, чтобы Григорий V подольше оставался один на один со своими проблемами, дабы впредь он был более сговорчивым? К сожалению, эти, равно как и многие другие предположения ввиду отсутствия документальных свидетельств так и остаются всего лишь догадками.

И все же, если перейти от догадок к фактам, следует отметить, что Крешенций, затевая мятеж, явно просчитался, неверно оценив ситуацию и сильно недооценив Оттона III, которого не так-то легко было заставить отказаться от своих намерений. Если император и не реагировал незамедлительно, то вовсе не потому, что смирился с совершенным в Италии переворотом. Лето 997 года он провел, отбивая наступление полабских славян, и лишь водворив мир на восточных рубежах государства, отправился в свой второй поход за Альпы, дабы восстановить порядок и в южной части Империи.

За время между первым и вторым итальянскими походами, с сентября 996 года по декабрь 997 года, произошли важные перемены в окружении Оттона III. Это касается прежде всего его отчуждения от своего прежде главного государственного советника, Виллигиса, архиепископа Майнцского, и сестры Софии, также пользовавшейся влиянием на принятие важнейших решений. В дарственных грамотах 993–997 годов София 14 раз упоминалась в качестве лица, ходатайствовавшего перед императором. Еще сильнее сказывалось влияние Виллигиса, который с 983 по 991 год 20 раз упоминался в этом качестве в дипломах Оттона III, а после смерти императрицы Феофано, с 991-го до осени 997 года, даже 38 раз. В октябре — ноябре 997 года эта деятельность Виллигиса и Софии при дворе Оттона III прекращается. Не было их и среди тех, кто сопровождал императора в его втором итальянском походе.

Что касается самой Германии, то и там поход 997 года Оттона III в Италию знаменовал собой начало перемен: в конце ноября, еще находясь в Ахене, он поручил управление Германией на время своего отсутствия собственной тетке, аббатисе Кведлинбургской Матильде, получившей при этом титул «матриция» («matricia»), по аналогии с титулом «патриций» («patricius») — даже в этом нашла свое выражение новая идея Римской империи, которую вскоре начнет воплощать Оттон III. Один из летописцев того времени, составитель «Хильдесхаймских анналов», словно бы оправдывая это решение, говорит, что Матильда отличалась необычайным для женщины умом, выражая тем самым в завуалированном виде мнение о ее заведомой неполноценности в должности правительницы королевства по сравнению, например, с архиепископом Майнцским, эрцканцлером Германии, значительно превосходившим ее и по своему положению на иерархической лестнице (архиепископ — аббатиса). Назначение Матильды на столь высокий пост воспринималось современниками как еще одно проявление пренебрежительного отношения Оттона III к отечеству. В действительности же аббатиса Матильда в роли правительницы Германии вполне вписывалась в его новую концепцию возрождения Римской империи: Германия, которой при Оттоне I всегда отдавалось предпочтение перед другими подвластными территориями, низводилась до положения одной из составных, не имеющих особых привилегий, частей Империи, центр которой перемещался на юг, в Италию.

В декабре 997 года Оттон III во главе большого войска и в сопровождении герцогов Генриха Баварского и Отто Каринтийского прибыл через альпийский перевал Бреннер в Ломбардию. В Тренто его встречал верный Гуго Тосканский. Следующая остановка была сделана в Павии, где императора уже ждал папа Григорий V, лично доложивший ему о положении дел в Италии. В Павии же Оттон III праздновал Рождество 997 года и оставался до середины января 998 года. Там он совещался с бывшими при нем немецкими и итальянскими магнатами о предстоящих действиях в отношении узурпаторов — антипапы и Крешенция. Во второй половине января Оттон III продолжил путь через Кремону в Феррару, где его ожидал по вызову сын венецианского дожа, его крестник. Затем они поплыли вместе на великолепном венецианском корабле в Равенну, где император дал распоряжение итальянскому канцлеру Хериберту заняться, как сообщается в жизнеописании упомянутого канцлера, будущего архиепископа Кёльнского, установлением порядка в Равеннском экзархате. Эта несколько туманная фраза из источника позволяет предположить, что беспорядки в Риме и Верчелли отозвались и в Равенне.

Когда в середине февраля 998 года император, получив подкрепление и от своих итальянских вассалов, подошел к Риму, город не оказал ему ни малейшего сопротивления. Антипапа бежал, но был схвачен воинами Оттона III, которые, видимо, самовольно (во всяком случае, в анналах вся ответственность за надругательство над Филагатом возлагается на них) выкололи ему глаза и отрезали уши, нос и язык, остригли, а затем заперли в одном из монастырей в Риме. На специально созванном в Риме синоде осудили его и объявили о его смещении. Весть о несчастной участи Иоанна Филагата быстро разнеслась, достигнув и кельи знаменитого в то время отшельника Нила, заставив его отправиться в Рим. Оттон III и Григорий V вышли навстречу 88-летнему (а по другим сведениям, даже 99-летнему) старцу, с почетом ввели его в Латеран, посадили между собой и облобызали ему руки. Нил просил о помиловании Филагата, чтобы они вместе замаливали в монастыре его грехи. Император соглашался исполнить просьбу отшельника, если тот поселится в Риме в греческом монастыре Св. Анастасия. Однако папа не хотел и слышать о помиловании, желая в полной мере насладиться местью. Он велел на посмешище римлянам и в назидание, дабы другим не повадно было, посадить Иоанна в разорванных одеждах задом наперед на осла, дать ему в руки хвост и в сопровождении герольда возить по улицам города. После пережитых мучений и позора несчастного антипапу отправили в изгнание в Германию, где он прожил еще более десяти лет. Это был уже не первый случай, когда Григорий V действовал вопреки своему родственнику-императору. Оттон III велел передать свои извинения Нилу, но тот обиженный удалился в собственную обитель, оставив в чувствительной душе императора незаживающую рану.

Главный же виновник мятежа, Крешенций, укрылся за стенами замка Святого Ангела, бывшей усыпальницы древнеримского императора Адриана, до того времени считавшейся неприступной цитаделью. Осаду этого замка в течение двух месяцев вели немцы, к которым присоединились и римляне. Вскоре после Пасхи, 28 апреля 998 года, маркграфу Мейсенскому Эккехарду удалось с помощью осадных машин взять цитадель штурмом. Крешенций был схвачен и для устрашения римлян, бунтовавших против императорского величества, обезглавлен у всех на виду на крыше замка, после чего его труп вверх ногами повесили вместе с двенадцатью его соратниками на виселицах на холме Монте-Марио, с которого открывалась панорама всего Рима и который, соответственно, был виден издалека. Власть Оттона III и Григория V в Риме была восстановлена.

Но еще до окончания борьбы император решил вознаградить своего уважаемого наставника и советника, ставшего и его близким другом — Герберта Орильякского, 25 апреля назначив его архиепископом Равеннским и одновременно подтвердив все прежние права и привилегии экзархата, а также пожаловав в личное пожизненное владение Герберту три графства со всеми городами и правом осуществлять на подвластной территории публичную власть. Папа Григорий V, только что восстановленный в своих правах благодаря помощи со стороны императора, не мог отказать ему в любезности, вручив Герберту знаки архиепископского достоинства и передав ему все права в городе и экзархате, которые со времен Оттона Великого принадлежали римской церкви. На состоявшемся 9 мая 998 года синоде, на котором совместно председательствовали папа и император, Григорий V опять затронул вопрос о привилегиях римской церкви, в частности, о правах на территорию Пятиградья, но Оттон III и на сей раз отказался возвратить ее курии, предпочитая продолжить реализацию плана Оттона I, собиравшегося создать на восточном побережье Италии прочный опорный пункт своей власти с центром в Равенне, дабы иметь возможность противодействовать Византии и папским притязаниям.

За время между первым и вторым итальянскими походами произошли решающие перемены в умонастроении Оттона III. После императорской коронации он покидал Рим с чувством глубокого разочарования. Возведенный им на престол Св. Петра папа не оправдал его надежд, и римская имперская идея на время была вытеснена из его сознания ахенской имперской идеей, убежденным сторонником которой в свое время был Карл Великий. Еще Оттон Великий прославлял Ахен как «первейшую королевскую резиденцию по эту сторону Альп», однако лишь Оттон III стал отождествлять трон, стоявший тогда в капелле Св. Марии, с именем Карла Великого, которого он называл своим предшественником, славным императором и в преклонении перед которым с ним не мог сравниться ни один из правителей. В Ахене Оттон III учредил три монастыря, а церковь Св. Марии получила доставленные из Италии реликвии и была осыпана им всевозможными милостями. Ахен стал для него «Новым Римом», как когда-то Византии для Константина Великого.

И все же Оттон III, приступив к реализации грандиозного замысла возрождения Римской империи, решительно отошел от Карла Великого, у которого и заимствовал сам девиз возрождения. Карл после императорской коронации больше не бывал в Риме, стараясь превратить Ахен в свой Рим. Под влиянием Герберта Орильякского у Оттона III зародилась собственная имперская идея, отводившая Ахену второе место после Рима, «главы мира и матери всех церквей». Важную роль в реализации этой идеи сыграл Лев, епископ Верчелли, выдающийся ритор и юрист. В качестве капеллана Оттона III он составлял наиболее важные императорские грамоты и тексты законов. Лев особенно активно поддерживал все большую, начиная со второго римского похода, ориентацию политики Оттона III на Италию. Наконец, неотъемлемым компонентом мировоззрения юного императора стали мистические и строго аскетические религиозные представления, с которыми познакомили его Адальберт, епископ Пражский, а также итальянские пустынники — уже известный нам Нил, а также Ромуальд. У Оттона III эти представления, в сочетании с классической образованностью и убежденностью в происхождении своей власти непосредственно от Бога, и привели к замыслу возрождения Римской империи на христианской основе. Пожалование Матильде, аббатисе Кведлинбургской, титула «матриция» явилось первым случаем использования Оттоном III римских и греческих титулов, что уже служило выражением его новой политической концепции.

Имперская идея как таковая владела воображением Оттона III с младых лет. Еще будучи королем, он изображался на печатях по пояс и с державой в руке, что являлось прерогативой императора. После императорской коронации он велел изображать себя стоящим в полный рост, а затем и сидящим на троне. Созданный таким образом тронный тип в качестве так называемой «печати величества» использовался всеми его преемниками. Стали применяться металлические буллы, как при Каролингах и Оттоне Великом. Сначала булла Оттона III имитировала печать Карла Великого: на одной стороне было изображение закованной в латы женской фигуры со щитом и копьем, олицетворявшей собою Рим, а на другой — государь во цвете лет с бородой и короной. Оттону III тогда было всего лишь 18 лет, но это не имело значения, поскольку портрет должен был напоминать самого Карла. Вокруг женской фигуры на лицевой стороне шла надпись: «Возрождение империи римлян». Девиз Карла Великого «Возрождение Римской империи», несомненно, послуживший образцом, был характерным образом изменен перенесением акцента на слово «римлян». Равенство составных элементов каролингской триады «Италия — Галлия — Германия» нарушалось в пользу Рима и римлян, коим идея возрождения, завладевшая сознанием Оттона III, отводила центральное место.

После подавления мятежа Крешенция император более трех месяцев оставался в Риме. Все соперники и враги низвергнутого патриция были естественными союзниками Оттона III, a прочие перешли на его сторону в надежде извлечь из этого выгоду. Император и папа собирали своих сторонников, с помощью которых они могли господствовать. Снова возвысился род, некогда оттесненный Крешенциями от власти в Риме, — Тускуланцы, состоявшие в родстве с печально знаменитым папой Иоанном XII. Теперь они вновь стали ведущим семейством Рима. Граф Тускуланский Григорий и его сын Альберик поступили на папскую и императорскую службу. Эти римские господа восхищались славным прошлым Рима, жаждали титулов и должностей своих предков, мечтали о возрождении «золотого Рима», главы мира, во всей его мощи и величии. Теперь, будучи приближенными к императору, они, казалось, были близки к достижению и своей цели. Император, от которого зависело исполнение их надежд, превратился из карателя мятежников в почитателя Рима.

Оттон III, восхищавшийся Боэцием ученик Герберта Орильякского, внутренне уже был готов поддаться обаянию Рима. Однако любовь императора к Риму, о которой с осуждением писали современные ему авторы, могла развиться лишь после того, как более длительное пребывание дало ему возможность узнать, как много в этом городе свидетельств былого величия Древней Римской империи. Не приходится удивляться тому, что Рим произвел на юного восприимчивого императора сильное впечатление — не меньшее, чем на его учителя, Бернварда Хильдесхаймского, в качестве его гостя посетившего город в 1001 году. Римские триумфальные колонны послужили образцом для сооружения бронзовой колонны в его кафедральном Хильдесхаймском соборе, так называемой колонны Бернварда, шедевра немецкого искусства периода оттоновского возрождения. Не следует забывать и того, что в Риме было много больше, чем где бы то ни было еще, святых мест и реликвий, напоминавших о временах борьбы за христианскую веру. И этот мир привлекал к себе Оттона III, находившегося под впечатлением от слов св. Адальберта и от вести о настигшей его 23 апреля 997 года мученической смерти в качестве миссионера среди язычников-пруссов.

Эти многосторонние связи Оттона III с Римом сближали его с римлянами, в свою очередь искавшими, по различным мотивам, подход к нему. Что еще год назад казалось немыслимым, то в 998 году стало реальностью: император и римляне вступили в тесный союз, к которому принадлежал и папа в качестве ближайшего союзника императора. Непосредственным практическим следствием любви императора к Риму стало то, что, в отличие от своих предшественников, он устроил там постоянную резиденцию. Тем самым осуществилось главное в его надеждах на возрождение Империи: Рим снова стал резиденцией императора, столицей, «главой мира», правда, как вскоре заметили и сами римляне, не совсем в том смысле, как они представляли себе возврат к порядкам античных времен.

Таким образом, был сделан первый шаг на пути «возрождения империи римлян». Вместе с тем решение Оттона III устроить в Риме свою резиденцию имело целью и самоутверждение перед византийским императором, желание показать себя правителем, равновеликим ему по рангу. Уже в мае 998 года в дарственных грамотах Оттона III появляется указание, что они составлены «в Риме, во дворце». Из других источников мы узнаем, что императорский дворец располагался на Авентине, который современники прославляли за его красивые постройки и хороший воздух. В одном из стоявших там зданий Оттон III, очевидно, и устроил свою резиденцию, в окружении церквей и монастырей, которых на Авентине было особенно много.

Возродив этот обычай древних римских императоров, Оттон III поступил вопреки укоренившемуся к тому времени мнению, что Рим является городом апостолов. Даже в его ближайшем окружении раздавались голоса недовольных тем, что он поселился там, где был «приют апостолов». И вообще представлениям римской церкви противоречило то, чтобы император жил в Риме, чтобы земной правитель осуществлял свою власть там, где небесный повелитель поместил главу христианской церкви. Пренебрегая этими возражениями, Оттон III демонстративно проигнорировал принципы так называемого «Константинова дара», который спустя два года он открыто объявит фальшивкой. Очевидно, он пришел к этому убеждению уже тогда, когда выбрал место своей резиденции.

Возрождение древнеримских учреждений и обычаев включало в себя и придворную жизнь. Символическую и культовую репрезентацию императорской власти Оттон III не изменил. Здесь, как и по многим другим важным аспектам, юный император скорее продолжил традицию своего дома. Не прослеживаются изменения ни порядка коронации, ни императорского облачения или инсигний. Появление длинного жезла на иллюстрациях и печатях Оттона III, несомненно, обусловлено влиянием античных образцов. Изменения могли происходить лишь вне церковной сферы и в масштабах, не затрагивавших существо прежнего обычая. Так, по особенно торжественным случаям Оттон III появлялся, дабы продемонстрировать свое высокое положение самодержавного государя, в розовой, затканной золотыми орлами далматике и в башмаках, украшенных изображениями орлов, драконов и львов — царственных зверей, символизировавших собой королевско-императорскую власть.

Титмар Мерзебургский рассказывает о возрождении Оттоном III старинного, почти забытого обычая римлян: «Он сидел один на возвышении за столом, изготовленным в форме полукруга». Это могло происходить лишь по торжественным случаям, ибо другие авторы свидетельствуют о более простом обхождении императора со своими друзьями, чаще всего служившими ему и наиболее доверенными советниками (с одним из своих друзей, с Таммо, братом епископа Хильдесхаймского Бернварда, Оттон III, как рассказывает современный хронист, был столь близок, что они часто за столом ели из одного блюда). Это была, таким образом, символическая трапеза, которую Оттон III совершал по торжественным случаям обособленно от своих подданных. Какова была идейная подоплека этой церемонии? Здесь речь также идет об одном из элементов «возрождения империи римлян», древнеримском обычае использования полукруглого стола, называвшегося сигмой. Правда, Оттон III в своем следовании обычаю древних не зашел столь далеко, чтобы возлежать за столом, как это делал, например, византийский император со своими придворными по определенным торжественным случаям. Оттон III использовал сигму, чтобы возвыситься над прочими участниками застолья, продемонстрировать свое чрезвычайно высокое императорское достоинство — неслыханное дело при оттоновском дворе, еще не видавшем столь резкого обособления короля от окружавшей его знати. Из слов Титмара Мерзебургского можно понять, что это новшество вызвало возмущение, поскольку было несовместимо ни с германскими, ни с христианскими представлениями о правителе. Впрочем, осторожный в своих высказываниях Титмар и здесь употребил весьма обтекаемую формулировку, говоря, что желание императора возродить полузабытые римские обычаи «разные люди воспринимали по-разному».

Аналогичная картина, как и при организации двора, рисуется при рассмотрении практических последствий союза императора с римлянами. Это касается новых или возобновленных высших должностей, с помощью которых Оттон III пытался привязать к себе римскую знать. Тем самым он шел навстречу их традициям и личным амбициям, но вместе с тем использовал эту возможность для усиления собственного влияния в Риме. Придворный штат Оттона III привлекал к себе особое внимание исследователей. Вопросу о придворных должностях придавали большое значение при оценке его личности: именно из-за них упрекали его в слепом подражании византийским порядкам, в склонности предаваться фантазиям. В «византийском дворе» Оттона III не видели ничего, кроме маскарада, фантазии и игры в титулы. Во введении им римских и византийских должностей усматривалась лишь показная помпезность, навеянная влиянием его матери Феофано. Какова же была в действительности связь вновь созданных Оттоном III должностей с идеей «восстановления империи римлян»? Чтобы понять это, следует обратиться к должностям, упоминающимся в официальных документах.

Прежде всего это должность «префекта города», относительно которой одно время предполагали, что ее ввел Оттон III, сделав префекта своим чиновником. Однако еще с 993 года исполнял обязанности префекта города некий Иоанн, переживший Оттона III, так что о замещении этой должности императором не может быть речи. Застав в Риме папского префекта, осуществлявшего светское управление городом, император просто привлек его на свою службу: известно, что префект города оглашал императорские судебные распоряжения. Поскольку же в суде префект заседал рядом с папой, нет оснований предполагать, что император изменил его функции. Остается лишь вопрос: не изменились ли его фактические властные полномочия во время Оттона III? Видимо, изменились, что подтверждается грамотой, в которой говорится, что префект Иоанн дважды в качестве императорского посланца передавал аббату одного из римских монастырей приглашение в императорский суд. Наряду с папским титулом префект с 998 года имел и титул «дворцового графа», поэтому служба его, видимо, была аналогична обязанностям пфальцграфа, находившегося в Павии и замещавшего императора в судах Италии. Это значит, что префект города помимо своей папской должности, очевидно, исполнял еще и новую императорскую должность, отвечавшую итальянско-германской традиции, а это означает, что император старался не ущемлять прав папы в Риме — по крайней мере формально. Таким образом, и здесь возрождение античности сочеталось с осмотрительным сохранением традиции. Можно предположить, что Оттон III наделил префекта города судебными полномочиями, в результате чего тот получил назначение как от папы, так и от императора, однако при этом границы между императорской и папской сферами не стерлись. Если это предположение верно, то становится понятно, как могли император и папа мирно сосуществовать в Риме.

Существовала при Оттоне III и должность префекта флота. Само по себе это обнаруживает намерение Оттона III создать собственный флот, необходимый ему для исполнения замысла о покорении Южной Италии, и прежде всего Сицилии. Вместе с тем должность префекта флота, введенная Оттоном III, кое-кому из историков казалась просто смешной, поскольку тогда у императора не было ни одного корабля. И все же достоверно известно, что префект флота участвовал в заседаниях императорского суда, где присутствовали также папские чиновники, а папа направлял обладателя этой должности в качестве своего посланника к Оттону III. Значит, должность префекта флота, название которой в известной мере соотносится с «префектом города», исполнявшим свою должность на папской службе, по всей видимости, занимал папский чиновник, в обязанность которого могли входить надзор за римской гаванью и обеспечение подвоза всего необходимого в Рим водным транспортом по Тибру. Во всяком случае, эта должность придавала ее обладателю авторитет, иначе Григорий, глава упомянутого знатного Тускуланского рода, не довольствовался бы ею.

Относительно двух других должностных лиц, «начальника императорской милиции» и «начальника императорского дворца», можно с уверенностью сказать, что они состояли на императорской службе. Вторая должность, несомненно, была введена Оттоном III, поскольку до него она не упоминается. Очевидно, ее введение было продиктовано практическими потребностями после устройства в Риме императорского дворца. Заботы по управлению императорской резиденцией в Риме были возложены, как упоминается в документе, на «Альберика, сына Григория», то есть сына графа Тускуланского. Обладатель должности «начальника императорской милиции» именовался также «консулом и герцогом». Должность начальника войска существовала еще в Древнем Риме, а во времена, предшествовавшие появлению Священной Римской империи, под его командованием находилось городское ополчение. Теперь Оттон III, возрождая древнеримский характер римского городского ополчения, ставил его себе на службу, подобно ополчению из любой другой части Империи. Политический смысл этой меры состоял в том, что император начинал контролировать организацию, особенно затрагивавшую честолюбие римлян, завладел правами, которыми не обладали в Риме его предшественники. Он хотел, чтобы римляне воспринимали возрождение античной должности как новшество, возвышающее их авторитет, но не стесняющее их свобод.

Это же намерение еще отчетливее проявляется во введении Оттоном III должности императорского патриция. И здесь речь идет о продолжении существовавшей традиции. Титул патриция в X веке стал принадлежностью римского градоначальника, и Крешенции обладали им вплоть до их свержения Оттоном III в 998 году. Вопреки представлению о том, что на должность патриция назначает папа, оттоновский патрициат должен был стать возрождением древнеримского патрициата, а патриций — наместником императора. В соответствии с этим новым пониманием патрициата Оттон III назначил преемником Крешенция на должности римского патриция некоего Циацо, которого в одной из грамот называет своим «любимым верным человеком» и которого современники именовали «его» (то есть императора) «патрицием». Трудно сказать что-либо определенное о сфере его компетенции, прежде всего о том, как он исполнял свои функции наряду или совместно с префектом города. Судя по тому, что первое упоминание о патриции относится к 1000 году, назначение на эту должность не было в числе первых мер, принятых Оттоном III в Риме. Однако примечательно то, что император взял «своего» патриция с собой в польский город Гнезно (об этой поездке, имевшей важное значение для воплощения плана возрождения Римской империи, еще будет подробно рассказано), хотя, как следовало бы ожидать, именно в отсутствие императора в Риме тому полагалось бы приступить к исполнению своих функций. Очевидно, в ходе этой поездки патриций, наряду с папским легатом, должен был представлять светский Рим. Тот факт, что в 1001 году императорский патриций во главе войска выступил против мятежного Рима, указывает на исполнение им задания, обусловленного чрезвычайными обстоятельствами, но не дает возможности понять, в чем именно состояли его обязанности. В этом императорском патриции по имени Циацо примечательно то, что он был не римлянином и даже не итальянцем, а немцем. Это дает богатую пищу для размышлений относительно намерений императора: Оттон III при всей своей любви к «золотому Риму» старался соблюдать осмотрительность на римской земле, назначив патрицием человека, теснейшим образом связанного с императорским домом.

Перечисленные выше должности относились к Риму, чего нельзя сказать о логофете и протоспафарии. Их особенностью было и то, что они происходили не из римской, а из византийской традиции, хотя византийский образец сам по себе для Оттона III не имел никакого значения — он искал в нем римскую традицию, если не находил непосредственного доступа к ней. Титул «спафарий», производный от слова «spatha» (меч), в Византии означал не должность, а ранг, охватывавший три класса, одним из которых и был класс «протоспафариев». В византийских провинциях Южной Италии были чиновники этого ранга, однако с военной службой они не имели ничего общего. Какой же смысл заключал в себе одноименный титул, появившийся при Оттоне III? Это была, видимо, чисто символическая почетная должность, не связанная с выполнением постоянных обязанностей, а заключавшаяся в несении по торжественным случаям символического меча перед императором — некое подобие почетных придворных должностей. С византийским протоспафариатом она была связана лишь этимологически.

Заслуживает внимания и введенная Оттоном III должность логофета: в Византии этот сановник вел корреспонденцию с зарубежными государствами, принимал их послов и консультировал василевса по вопросам международных отношений. В чем заключалась должность логофета при Оттоне III? Хериберт, канцлер Италии с 994 года, получил после смерти 4 августа 998 года канцлера Германии Хильдибальда и его должность, так что обе канцелярии теперь были объединены персональной унией. Это назначение свидетельствовало о чрезвычайном, подтвержденном и возведением его в сан архиепископа, доверии Оттона III к Хериберту, важнейшему из своих немецких советников. Летом 999 года Оттон III в собственноручном письме, в котором он сообщает ему о возведении его в достоинство архиепископа Кёльнского, применяет к нему единственный титул— «архилогофет», который в другой грамоте расшифрован как «императорский логофет и канцлер». Таким образом, логофет превратился в архилогофета и появился второй, подчиненный ему логофет, должность которого досталась не кому иному, как архидиакону Льву, повлиявшему на умонастроение юного императора и ставшему епископом Верчелли. Мы знаем, что он не только сам составлял пожалованные ему императорские дипломы, но и редактировал особенно важные законы и дипломы Оттона III.

Таким образом, когда Хериберт стал канцлером двух королевств, Италии и Германии, для должности итальянского канцлера ввели соответствующий византийский титул, благодаря чему до сих пор одноименным должностям стали соответствовать два различных титула. Поскольку впоследствии Хериберт длительное время отсутствовал в Италии, его обязанности стал исполнять Лев Верчелльский, и их функции были разграничены таким образом, что первый назывался архилогофетом, а второй — логофетом. Лев занял должность подканцлера (очевидно, лишь подканцлера для Италии), что вполне согласовывалось с его фактическим положением при дворе и влиянием на политику Оттона III.

Все сказанное позволяет утверждать, что введение Оттоном III древнеримских и византийских должностей отнюдь не было маскарадом и игрой в титулы, как полагали многие историки. Реформа придворного штата, проведенная юным императором, увлеченным намерением приблизить свою империю по форме и содержанию к Древней Римской империи, преследовала вполне реальные цели, прежде всего политические: привлечь на свою сторону как можно больше итальянцев, и в особенности римлян, мечтавших о возрождении былой славы собственной родины; нивелировать региональные и этнические различия и создать условия для успешного, максимально бесконфликтного сотрудничества папы с императором.

Важным свидетельством о замыслах «Возрождения империи римлян» служит булла (печать), использовавшаяся Оттоном III с апреля 998 года, сразу же после подавления мятежа Крешенция, и лишь с начала 1001 года замененная на новый тип. Она полностью выпадает из предшествующей оттоновской традиции, и то новое, что в ней содержится, представляет собой целую программу реорганизации Империи. Эта булла знаменует разрыв с предшествующей имперской традицией в том отношении, что отныне и до смерти Оттона III официальные грамоты удостоверялись не припечатанной восковой печатью, а подвешенной металлической буллой, какие до сих пор применялись только по особым случаям. Нововведение соответствовало обычаю пап и византийских императоров, поэтому можно предположить, что от прежней традиции отказались, чтобы не отстать от константинопольского «императора римлян», в практике применения печатей которого сохранился, как полагали, античный обычай.

Выбранные для этой буллы изображения и надписи были тщательно продуманы. Как уже упоминалось, на оборотной стороне изображена символическая фигура Рима в латах, что должно было свидетельствовать об Оттоне III как о римском императоре. На лицевой стороне изображена мужская голова с окладистой бородой, не подходящая для 18-летнего Оттона III, хотя в надписи фигурирует его имя. Это несоответствие объясняется тем, что голова скопирована с буллы Карла Великого. Сколь бы ни изменилось умонастроение Оттона III к 998 году, от почитания франкского императора он не отказался. Всё, что в последующее время он делал во славу Рима, рассматривалось им как завершение дела своего великого предшественника. На булле это нашло свое отражение совершенно в духе раннего Средневековья: изображение императора Оттона III уподоблено его идеалу, образцу для подражания.

Среди свидетельств, которые можно привлечь для интерпретации этого замысла «Возрождения», по времени к булле ближе всего произведение искусства, созданное специально для Оттона III, предположительно, также весной 998 года. Речь идет о знаменитой иллюстрации из Евангелия Оттона III, одной из прекраснейших рукописных книг той эпохи, изготовленной для императорского двора в скриптории монастыря Райхенау. Для наиболее полного отображения величия императора живописец применил то же самое средство, к которому прибегала придворная поэзия. Подобно тому, как та для прославления императора заимствовала из античной литературы звучные имена и торжественные обороты, художник взял за образец античные изображения государей, чтобы живописно представить Оттона III, торжественно восседающего на троне со скипетром в руке. Его окружают представители светской и духовной знати, опора императорской власти. Право на подобного рода изображение, стирающее грань между светской и духовной властями, проистекало из фактического положения имперской церкви, когда правители из Саксонской династии превратили епископат в один из главных столпов своего господства. Никто не мог возразить против того, что здесь архиепископы, точно слуги, ждут распоряжений светского повелителя.

На иллюстрации, примыкающей к изображению сидящего на троне Оттона III, наглядно представлены страны, образующие Империю. Четыре женские фигуры с надписями Roma, Gallia, Germania, Sclavinia приносят императору дань. Римлянам отводится первое место, что соответствует и булле, на которой Рим фигурирует как символ всей Империи. Обе иллюстрации позволяют понять, к чему ведет «Возрождение империи римлян»: среди стран, образующих Империю, происходит смещение центра с Германии на Рим, с севера, до сих пор игравшего ведущую роль, на юг, где некогда был центр Древней Римской империи.

Булла и иллюстрации совершенно не затрагивают вопрос, который должен был бы стоять на первом плане в проекте возрождения Римской империи: как должно строиться соотношение Империи и папства, до сих пор определявшееся учением о двух властях, которое признавал и Оттон III? Ответ дает стихотворение, посвященное папе Григорию V и сочиненное Львом, епископом Верчелльским: «Стихи о папе Григории и Оттоне августе». Оно написано в период между весной 998 года и началом 999 года — сразу же после подавления мятежа в Риме и до смерти папы Григория V. Это стихотворение можно рассматривать как весьма важный исторический документ. Лев воспевает возрождение Империи: Оттон III привел Григория из Галлии, как в то время иногда называли Западную Германию, в Рим, где тот занял престол Св. Петра, дабы восстановить авторитет князя апостолов, чему радуются император, церковь и Рим. Перед обоими главами христианского мира теперь стоит грандиозная задача: очистив от скверны Рим, продолжить очищение далеко за пределами города. При этом император обеспечивает папе защиту, а папа должен возвеличивать Оттона III — «славу империи».

Важнейшей частью стихотворения является рефрен, повторяющийся после каждого трехстишия — призыв к Богу явить милость «своему» Риму и возродить, обновить римлян: «Милостиво возроди римлян». Программа возрождения Рима мыслится не в языческом, а в христианском духе. Однако она предполагает не только церковное обновление, но также и светское: «Возбуди силы Рима, пусть воспрянет Рим под властью Оттона Третьего». В самом тексте это пожелание облачено в слова, обращенные к папе Григорию V: «Восстанови права Рима, возврати Риму Рим, дабы мог Оттон исполниться славой империи».

Что Лев понимает под «правами Рима» и «славой империи», явствует из его стихов: древняя патриаршая резиденция Антиохия превозносит папу Григория V, и Александрия смиренно признаёт власть Рима, и вообще все церкви мира являются подданными папы. В этих стихах можно обнаружить созвучие с «ПсевдоКонстантиновым даром», в котором говорится о власти Рима над всеми церквами мира, но сходство это случайно, оно не свидетельствует о том, что Лев разделяет идеи сей пресловутой фальшивки, имевшей своей целью обосновать власть пап над Римом, несовместимую с высшей светской властью. Именно Лев являлся автором составленного спустя пару лет оттоновского диплома, в котором упомянутый «дар» прямо объявлялся фальшивкой. Можно полагать, что к этому убеждению он пришел еще раньше, уже в 998 году, когда одобрил намерение Оттона III устроить императорскую резиденцию в Риме. Впрочем, папы римские всегда полагали, что все церкви должны подчиняться им, так что нет необходимости искать в этой связи какойто определенный источник идей. Лев здесь скорее выразил некий «церковный идеал», нежели отразил определенную историческую ситуацию.

Обновление римской церкви и возрождение Римской империи происходят благодаря взаимной поддержке папы и императора. Сколь бы далеко ни простирались планы возрождения Римской империи и сколь бы глубоко они ни затрагивали положение дел в Риме, теория двух властей, с V века служившая основой государственной теории, оставалась неприкосновенной. Только требование взаимной поддержки властей, с самого начала связанное с этой теорией, приобретает большее значение, что и старается Лев особо отметить. Оттон III, в обязанность которого входит защита церкви, носит меч, чтобы карать грешников. Эта взаимопомощь по-настоящему стала возможна лишь с тех пор, как папа и император устроили свои резиденции бок о бок в Риме, столице Империи. Впрочем, сферы компетенции обеих властей четко разграничиваются: здесь учитель — там меченосец, здесь слово — там железо как средство совместного богоугодного служения, здесь души — там тела. Таким образом, все, что сказал Лев о духовной и светской властях, не выходит за рамки традиции.

И все же, хотя Лев намеревался показать равенство обеих властей, словно вопреки ему в стихотворении нашло выражение фактическое превосходство императора: Оттон III, сломив сопротивление мятежников, привел папу в Рим, он заботится о его безопасности, у него в руках меч, обладающий большей силой, чем слово — объявленная папой анафема мятежникам. Глубоко символично, что именно Лев Верчелльский стал провозвестником этой программы «Возрождения империи римлян». Если Герберт Орильякский открыл Оттону III глаза на величие античности, то заслугой главным образом Льва Верчелльского явилось внушение ему мысли о величии Древнего Рима и Римской империи.

Идеями возрождения империи было проникнуто и хозяйственное законодательство Оттона III. В «Стихах о папе Григории и Оттоне августе» ничего не говорится о причинах, по которым император и его советники были убеждены в необходимости обновления существовавших тогда в Италии порядков. Получить представление о них можно из закона, изданного Оттоном III 20 сентября 998 года на синоде, проходившем в Павии. Его составителем, видимо, был Лев Верчелльский. Рисуя мрачную картину экономического положения итальянской церкви, не позволявшего ей выполнять свои обязанности, закон мотивирует необходимость проведения реформ. Его положения были обязательны для всех князей церкви, маркграфов, графов и судей в пределах Италии. Закон, представлявший собой последовательное продолжение оттоновской экономической политики, имел большое значение: это была одна из немногих предпринимавшихся в то время попыток урегулировать хозяйственные отношения государства с отдельными субъектами не через индивидуальные привилегии, а посредством общего распоряжения. Реализация этой меры означала бы победу церкви над светскими феодалами в борьбе за земельные владения. Закон был направлен против тех епископов и аббатов, которые ради собственного обогащения, а также в интересах родственников и друзей отчуждали церковную собственность, в результате чего церковные учреждения были уже не в состоянии выполнять свои обязательства в отношении императора. Впредь любые передачи церковных владений должны были осуществляться только на срок жизни жалователя, а его преемники могли возвратить себе все пожалованные владения и проверить любую дарственную грамоту, отвечает ли она интересам церкви. Только так император мог добиться, чтобы церковь не терпела ущерба и, что не менее важно, государство не теряло доходов, поступающих от церкви.

Возведение интересов церкви в ранг высшего принципа вполне вписывается в концепцию «Возрождения империи римлян», согласно которой возрождавшаяся империя зиждилась на устоях христианства и имела своей главной целью его распространение среди язычников, а в связи с этим и защиту церкви. Следует особо отметить, что при перечислении тех, кому адресован этот закон, на первом месте упоминаются консулы, сенат и народ Рима. Здесь предпочтение, оказанное римлянам перед другими подданными, благодаря традиционной почетной древнеримской формуле проступает предельно отчетливо.

Однако этих мер в пользу церкви оказалось недостаточно, чтобы освободить душу юного императора от тяжкого бремени: его угнетало, что он действует больше под натиском обстоятельств и под влиянием своих советников, нежели по собственному побуждению. Вспоминались слова святого Адальберта о бренности всего земного и о долге государя думать о вечном. Сколько часов было проведено в беседах с этим необыкновенным человеком, до того как он отправился к язычникам-пруссам, полный решимости принять смерть мученика за веру! Гибель Адальберта в апреле 997 года до глубины души потрясла Оттона III. Он добился, чтобы сего великомученика Христова незамедлительно причислили к лику святых, и учредил в Ахене монастырь в его честь, надеясь, что там упокоятся и мощи новоявленного святого. Однако польский князь Болеслав Храбрый упредил императора, на вес золота выкупив у пруссов тело Адальберта и велев похоронить его в Гнезно, собственной резиденции, возвысив тем самым ее значение и сделав ее местом паломничества.

И Оттон III, завершив неотложные дела, решил почтить память своего друга, стяжавшего бессмертную славу, пройдя паломником по местам, где некогда ступала его нога. После краткого пребывания в Риме он в начале 999 года отправился к святыням архангела Михаила на Монте-Гаргано. Не с императорской пышностью, а пешком двинулся он в путь, посетив заодно и святые места на Монте-Кассино, где Бенедиктом Нурсийским в 529 году был учрежден первый бенедиктинский монастырь. Своим покаянным паломничеством Оттон III немало удивил не только немцев из собственного окружения, но и встречавших его жителей лангобардских княжеств, впервые видевших императора. Хотя его поступок и находился в полном согласии с идейными течениями и аскетическими настроениями того времени, однако казалось диковинным подобное смирение носителя высшей светской власти.

Правда, дело не обошлось без трагикомического происшествия с легким детективным налетом. На обратном пути Оттон III попросил у жителей Беневента драгоценную реликвию, коей те располагали — мощи апостола Варфоломея, дабы поместить их в Риме в церкви, которую он собирался построить в честь Адальберта. Беневентцы оказались в большом затруднении, не решаясь отказать в просьбе императору, но и не желая лишиться своего величайшего сокровища. Выход из щекотливого положения нашли в благочестивом обмане: посоветовавшись со своим архиепископом, они отдали вместо мощей святого Варфоломея менее дорогую святыню — мощи Павлина Ноланского, погребенного в их кафедральном соборе.

Обман открылся позднее, а пока император продолжил паломничество, в ходе которого посетил и отшельника Нила, обиженным удалившегося из Рима после расправы над Иоанном Филагатом. Почтенный старец радушно принял в своей убогой хижине близ Гаэты Оттона III, мучимого угрызениями совести и обещавшего исполнить любое его желание. Нил ни о чем не просил, сказав, что будет молиться о спасении души Его Величества. Растроганный до слез император получил благословение святого, однако так и не смог уговорить его перебраться в Рим.

Паломничество Оттона III в Южную Италию имело и политическое значение. Поскольку Монте-Гаргано находится в Апулии, на территории, подвластной Византии, Оттон III мог использовать свое пребывание здесь для ознакомления с политической обстановкой. Хотя экспансия Империи в Южной Италии после смерти Оттона II временно прекратилась, передвижение императора без сопровождения войска показало, что господство немцев, в то время не слишком обременительное, в лангобардских княжествах признавалось по крайней мере номинально.

Тем временем в Риме произошли важные перемены. Еще находясь в Южной Италии, Оттон III узнал о смерти своего кузена, папы Григория V, наступившей в феврале или марте 999 года на двадцать седьмом году жизни. Возвратившись в марте в Рим, император обеспечил избрание его преемником своего учителя и советника Герберта. И на сей раз процедура избрания, если оно вообще проводилось, была простой формальностью. В начале апреля новый папа, не встречая каких-либо возражений, был рукоположен и принял имя Сильвестра II. Тесная связь между папством и Империей, нашедшая свое выражение в назначении Герберта, лучше всего символизировалась выбором этого имени: Сильвестр I был папой при императоре Константине Великом, и теперь Оттону III надлежало стать новым Константином при папе Сильвестре II, восстанавливая единство христианского мира в рамках возрожденной Римской империи, сила которой заключалась в единении обеих универсальных властей — светской и духовной, императора и папы.

Реализация плана «Возрождения империи римлян» вступила в решающую фазу. Империя должна была стать централизованным государством со столицей в Риме, поэтому-то Оттон III, в отличие от своих предшественников и преемников, лишь время от времени посещавших Вечный город, и решил устроить там постоянную императорскую резиденцию. Идеал задуманной универсальной христианской империи виделся в поздней античности, в славных для Империи и церкви временах Константина Великого. Эта новая империя должна была охватить собой всю христианскую экумену, Запад и Восток, а также области языческих народов Восточной Европы, которых надлежало обратить в Христову веру. Миссионерство, наряду с защитой церкви, служило одной из главных задач христианской империи. Как когда-то при Карле Великом, объединение Западной и Восточной империй предполагалось при помощи брачных уз, поэтому в Константинополь было направлено посольство во главе с архиепископом Миланским Арнульфом просить для Оттона III руки дочери императора Константина VIII — брата и соправителя Василия II.

Вскоре после возведения на папский престол Сильвестра II, в середине апреля 999 года в Риме под председательством папы и императора состоялся синод, созванный еще Григорием V. Одним из рассмотренных на нем вопросов было обвинение, выдвинутое против Ардуина, маркграфа Ивреи. В марте 997 года он участвовал в уже упоминавшемся мятеже против епископа Верчелли Петра, в результате которого тот был убит, а его труп сожжен. Ардуин выступал выразителем интересов военного сословия мелких вассалов, которые стремились к наследственному владению землями, полученными в лен от церкви за службу, и потому усматривали угрозу собственным интересам в упорядочении Оттоном III церковных владельческих отношений. И вообще Ардуин был типичным представителем всех тех, кто терпел ущерб от оттоновской системы предоставления привилегий церкви. Однако, несмотря на все его беззакония, тогда у него еще не возник конфликт с императором, сначала занятым борьбой против Крешенция, а затем другими делами. Лишь после того как Оттон III в 998 году издал эдикт в пользу церковных владений, конфликт обострился и несколько епископов обратились с жалобой на Ардуина к папе Григорию V. Тот пригрозил расхитителям церковных владений отлучением, если они до Пасхи 999 года не возместят причиненный ущерб. Так, правда, уже после смерти Григория V, в апреле 999 года на синоде в соборе Св. Петра и состоялось рассмотрение обвинений против Ардуина. Маркграф явился, чтобы оправдаться перед папой, императором и собравшимися епископами, однако был вынужден признать, что возглавлял отряд, лишивший жизни Петра, епископа Верчелльского. Как зачинщик злодеяния Ардуин был приговорен к лишению всех владений и строгому покаянию. О нем мы не раз еще услышим: подобно тому, как во времена Оттона Великого маркграф Ивреи Беренгар выступал главным возмутителем спокойствия, маркграф Иврейский Ардуин доставит немало хлопот двум последним правителям из Саксонской династии.

Вскоре после вынесения этого приговора, в начале мая 999 года, папа и император в полном согласии друг с другом назначили новым епископом Верчелли Льва, императорского капеллана и советника. В связи с этим Оттон III пожаловал две грамоты. Одна из них предназначалась епископской церкви Св. Евсевия в Верчелли и подтверждала все ее владения, приобретенные еще со времен лангобардского короля Лиутпранда и императоров Карла Великого, Людовика и Лотаря, а также удостоверяла передачу ей владений, конфискованных у объявленного «врагом государства» Ардуина и его вассалов и сторонников. Вторая грамота предназначалась лично епископу Верчелльскому Льву: император жаловал ему город Верчелли с правом осуществления в нем публичной власти, а также графства Верчелли и Сантия с аналогичными правами. Эта грамота, свидетельствующая о поистине безграничной благосклонности Оттона III к своему советнику, примечательна еще и тем, что проливает дополнительный свет на концепцию «Возрождения империи римлян». Императорское пожалование здесь мотивируется весьма неожиданным образом: «чтобы свободно и безопасно, благодаря вечному бытию Божией церкви, процветала наша империя, победоносным было наше воинство, ширилась могучая власть римского народа и возрождалось государство, чтобы заслужили мы право достойно жить на чужбине мира сего, еще достойнее вырваться из заточения земной жизни и достойнейшим образом царить вместе с Господом». Как и в стихотворении в честь папы Григория V, процветание империи здесь увязывается с благополучием церкви. О планах восточной политики, в отношении мадьяр и славян, вынашивавшихся в период составления этой грамоты, свидетельствует желание еще шире распространить власть римского народа. Оттон III и Лев, епископ Верчелльский, выступают здесь как единомышленники, у них общая цель и единое представление о ее достижении. Всё, что ни делалось в Империи, подчинялось ей.

Стоит особо отметить обоснование, кое дается мирским намерениям Оттона III. Согласно этой грамоте для императора, пытавшегося возродить Римскую империю, побудительным мотивом служили не личная слава, честь Рима, престиж собственного дома или какая-либо иная связанная с бренным миром цель — подлинной целью служит оправдание перед Богом. Соответственно, идеи Оттона III носились между Царствием Небесным, к которому он стремился всей душой, и земной всемирной Империей, в неменьшей мере остававшейся мечтой. Летом 999 года он вел жизнь отшельника то в пещере монастыря Св. Климента в Риме, чтобы на протяжении двух недель подряд предаваться покаянию, то на свежем воздухе Сабинских гор, погружаясь в раздумья о своих политических проектах, перемежавшиеся многодневными покаянными молитвами и постами.

В промежутке между этими покаяниями Оттон III посвятил себя сугубо мирским делам, совершив в конце июня — июле военный поход против Беневента. Причиной похода послужило то, что император узнал про обман беневентцев, подменивших обещанную реликвию. Возмутившись и поместив мощи Павлина Ноланского в специально для этого построенном в Риме храме, он возвратился в Беневент, дабы покарать обманщиков, однако длительная осада ни к чему не привела.

Как раз во время стояния под Беневентом Оттон III принял весьма знаменательное решение о назначении Хериберта, канцлера Италии и Германии одновременно, еще и архиепископом Кёльнским. 9 июля 999 года папа Сильвестр II совершил обряд рукоположения его в архиепископы. Совмещение Херибертом сразу трех важнейших должностей свидетельствовало не только о безграничном доверии к нему со стороны императора, но и прежде всего о намерении Оттона III еще раз продемонстрировать единство Германского и Итальянского королевств, к чему стремился еще Оттон II на Веронском рейхстаге 983 года. Правда, сама Италия все еще была раздробленной: север, центр и юг страны оставались обособленными друг от друга, признавая над собой власть разных господ или не подчиняясь никому. В Павийском эдикте 998 года Италия впервые рассматривалась как единое целое, но это было больше похоже на попытку выдать желаемое за действительное.

Во время паломничества Оттона III в Южную Италию в начале 999 года вопрос о власти просто не затрагивался. В Капуе вплоть до 27 апреля 993 года, до дня своей гибели от рук заговорщиков, правил вместе со своей матерью Алоарой князь Ланденольф, в свое время признанный Оттоном II. Для подавления мятежа прибыл маркграф Гуго Тосканский в качестве представителя императора. Убийцы князя были наказаны, а его преемником стал младший брат Лайдульф, несмотря на то, что на него пало подозрение в соучастии в заговоре. Императора, совершавшего паломничество, он принял с подобающим почетом, однако не вызвал у него настоящего доверия к себе. Возможно, Оттон III знал о подозрениях, лежавших пятном на репутации князя, но тогда, видимо, не имел возможности изменить положение дел в Капуе, равно как и в Беневенте. Теперь же, в июле 999 года, он направил в Капую военный отряд под командованием Адемара, капуанца по рождению, долгое время жившего при германском дворе, участника детских забав самого Оттона III, его друга детства, отныне ставшего для него тем же, кем был Пандульф Железная Голова для Оттона I. В Капуе Адемар взял от князя Лайдульфа заложников и затем пошел к Неаполю, со времен Оттона II находившемуся в сфере влияния немцев, и вступил в город, также признавший верховенство Оттона III и давший заложников. Однако этот успех, видимо, не удовлетворил императора, а присяга Капуи и Неаполя не внушила ему доверия, так что Адемару пришлось спустя несколько дней снова двинуться к Неаполю. На сей раз, опять при поддержке Лайдульфа, Адемар захватил находившегося в городе важного византийского чиновника, возможно, коменданта, и увел его в Капую. Там он на следующий день хитростью захватил капуанского князя Лайдульфа, которого теперь открыто обвинили в соучастии в убийстве брата и узурпации власти. Затем его вместе с супругой, многими знатными капуанцами и византийскими чиновниками отправили в изгнание в Германию. Князем Капуи стал Адемар.

Тем временем князь Беневента Пандульф II, возможно, под впечатлением от всех этих событий, присягнул на верность Оттону III. Независимый прежде князь Салерно Ваймар III также признал верховенство Империи. Что же касается Гаэты, не желавшей подчиняться власти немцев, то уже спустя несколько недель после того, как Оттон III посетил в этом городе святого Нила, епископ Люттихский Нотгер в качестве императорского посланца вершил там суд. Очевидно, возымели действие появление императора в облике паломника и непререкаемый авторитет отшельника, что, в свою очередь, показывает, сколь тесно переплелись религиозные и политические цели Оттона III, приступившего летом 999 года к восстановлению авторитета Империи в Южной Италии.

Оттон III не собирался останавливаться на достигнутом. Во второй половине сентября 999 года он провел совещание в окрестностях Рима, в монастыре Фарфа. Среди участников были Герберт, теперь уже папа Сильвестр II, его преемник в Равенне архиепископ Лев, архиепископ Хериберт Кёльнский и епископ Верчелли Лев — оба важнейших советника Оттона III из Германии и Италии, а также маркграф Тосканский Гуго, наиболее могущественный и преданный из итальянских магнатов, которому отводилась особая роль в связи с предстоявшей поездкой императора в Германию. Совещание проводилось, дабы обеспечить стабильность в Риме во время отсутствия Оттона III и не допустить повторения мятежа 997 года. В Германии как раз умерла тетка императора Матильда, аббатиса Кведлинбургская, правившая страной от его имени, поэтому он не мог откладывать свой визит на родину. Кроме того, надо было подготовить задуманный им поход на территории за восточными рубежами Империи. О наличии этого замысла говорило и то, что сводный брат мученика Адальберта Гауденций (Радим), прибывший к Оттону III в качестве посланца от князя Польского Болеслава, был рукоположен в Риме в сан архиепископа для пока что еще не существовавшей, но уже задуманной польской митрополии. К Болеславу сразу же были направлены гонцы с сообщением, что император собирается посетить его страну, в частности, Гнезно, где похоронен Адальберт.

Остаток осени и начало зимы 999 года Оттон III провел в Риме, занимаясь текущими государственными делами, верша суд и жалуя дарственные грамоты своим верноподданным. Эти недели были посвящены завершению подготовки к поездке в Германию и паломничеству на могилу св. Адальберта. Покинув в первой половине декабря 999 года Рим, 19 декабря он был уже в Равенне, где осыпал новыми милостями столь важное для Империи архиепископство Равеннское. Там же, в Равенне, Оттон III праздновал Рождество 999 года и провел ряд важных для воплощения замысла «Возрождения империи римлян» встреч, в том числе с послами из Венеции и св. Ромуальдом, на моральный авторитет которого он хотел опереться. Далее путь его лежал через Верону, где он встретил новый, 1000 год, наступления которого ожидали с таким страхом, опасаясь конца света. Вскоре затем император вступил на германскую землю.

Второй итальянский поход Оттона III, продолжавшийся более двух лет, ознаменовался важными переменами в концепции имперской политики. Собственно, само слово «поход» едва ли применимо к пребыванию императора в Италии, поскольку Рим для него стал главной, постоянной резиденцией, столицей возрождавшейся «империи римлян». Качественно новым этапом в политике «Возрождения» стало возведение на папский престол Герберта Орильякского, не только полностью разделявшего планы Оттона III, но и являвшегося его главным вдохновителем. Внедрение в придворный этикет древнеримских титулов и должностей служило внешним выражением политики «Возрождения». Это курьезное, казалось бы, нововведение преследовало (и достаточно успешно, по крайней мере на первых порах, достигало) вполне определенную цель — привлечение римлян в ряды сторонников германского императора. Весьма показательно и то, как в Оттоне III уживались религиозный аскет и реальный политик, что наглядно проявилось в ходе его паломничества в Южную Италию. И теперь, направляясь во владения польского князя, дабы поклониться мощам св. Адальберта, император преследовал отнюдь не одни только религиозные цели. Наступал новый этап исполнения замысла «Возрождения империи римлян» — присоединения к ней «Склавинии».