"Джозеф Бреннен. Кэнэвэн и его задний двор" - читать интересную книгу автора

где иногда Кэнэвэн работал, запаковывая поступления и упаковывая заказанные
книги к отправке. В тот момент, когда я вошел в комнату, Кэнэвэн стоял у
окна и смотрел на свой задний двор.
Я хотел было начать разговор, но что-то неопределенное помешало мне
сделать это. Думаю, что удержало меня выражение, его лица. Он вглядывался
туда с напряженностью, полностью поглощенный, захваченный чем-то, что он
видел там. Борьба каких-то противоречивых чувств отражалась на его
напряженном лице. Он казался одновременно околдованным и испуганным,
влекомым чем-то и потрясенным. В конце концов он заметил меня и слегка
вздрогнул. Какой-то миг он смотрел на меня, растерянный, как если бы перед
ним был абсолютно незнакомый человек.
Потом я увидел его привлекательную улыбку, а глаза его за квадратными
стеклами в металлической оправе вновь заискрились. Он покачал головой.
- У этого заднего двора, вон там, иногда довольно странный вид. Когда
на него долго смотришь, такое впечатление, что простирается он на километры.
Больше он ничего не сказал в этот раз, и я вскоре забыл об этом. Если
бы я только знал! Я ведь только что присутствовал в самом начале этой
ужасной истории.
И вот с этого дня каждый раз, когда я приходил к нему, я находил
Кэнэвэна в этом помещении, конечно, время от времени занятого каким-нибудь
делом, но чаще всего у окна, неподвижным, созерцающим свой одиозный двор.
Я находил на его лице все то же выражение человека, сбитого с толку:
ужас, смешанный с живым влечением к чему-то обещающему, возбуждающему. Я
должен был всякий раз шумно кашлянуть или пошаркать ногами, причем
настойчиво, чтобы заставить его отвернуться от окна.
После чего все, казалось, возвращалось к прежнему привычному порядку.
Мы снова начинали говорить о книгах, и он явно становился самим собой, но у
меня все больше и больше складывалось впечатление, что он "ломал" комедию и
что в то время, как он любезно рассуждал о первопечатных книгах, мысли его
были где-то там, в этом страшном "заднем дворе".
Несколько раз у меня был соблазн затронуть этот вопрос, чтобы рассеять
чувство тревоги, но ощущение стеснения сдерживало меня во время нашего
разговора. Ну как было выговорить человеку, скажем, только за то, что он
рассматривает свой кусочек земли? И что ему сказать? И как это сделать?
Ну и я хранил молчание. Позже я горько об этом пожалел. Не очень-то до
сих пор процветавшая торговля книгами Кэнэвэна начала хиреть. Но что самое
печальное, и его внешний вид и его здоровье, казалось, стали ухудшаться. Он
становился более согнувшимся, более исхудавшим и, если глаза его еще
по-прежнему светились, сохраняли свою лучистость, я начинал думать, что это
- блеск скорее из-за лихорадки, чем из-за здорового горения или здорового
возбуждения.
Как-то после обеда я обнаружил дом совершенно пустым. Кэнэвэна нигде не
было, Думая, что он где-то недалеко от двери, ведущей в задний двор,
предается какому-нибудь хозяйскому делу, я подошел к окну в том помещении,
где часто в последнее время заставал его, и, опершись на окно, стал
рассматривать этот двор.
Кэнэвэна я не заметил, но, скользя взглядом по этому злополучному
участку земли, вдруг ощутил, как меня охватило чувство, чувство
необъяснимое, безнадежности и опустошенности, обрушивающееся на меня ледяной
волной.