"Макс Соломонович Бременер. Присутствие духа" - читать интересную книгу автора

комнату с маленькими окнами.
Он быстро огляделся в ней, точно ожидая и боясь увидеть что-нибудь
знакомое по прошлому, но не увидел ничего, и, казалось, от этого ему стало
легче и проще.
- Да, вы переменились, - произнесла Валерия Павловна, стоя рядом с ним
и прямо глядя на него старыми глазами в старых очках с поломанными
оглоблями, обмотанными кое-где кусочками изоляционной ленты.
Его поразило чувство, с которым она произнесла это: "Да, вы
переменились, - казалось, хотела она сказать, - но, к счастью, не так
сильно, как я опасалась..."
Прежде Валерия Павловна холодно относилась к Гнедину. Иногда он видел
даже, что чем-то раздражает ее, но никогда не понимал чем. Точно так же он
не понимал ее безграничного удивления своими самыми обыденными словами,
какие говорятся походя, не думая...
Она была самостоятельным человеком - работала корректором в
издательстве - и дорожила своей самостоятельностью. Ее ценили: в книги,
которые ей поручали вести, не приходилось потом вклеивать сообщений о
замеченных опечатках.
Какие-то хорошие книги, к тому же лишенные опечаток, она захотела
однажды подарить дочери и зятю и перед тем спросила, есть ли они у Гнединых.
Евгений Осипович ответил, что не знает, нужно посмотреть в кабинете.
Вскользь он пояснил, что личную библиотеку ему подобрали товарищи из
политотдела, и сейчас же встретился с изумленным взглядом Валерии Павловны.
Может быть, оттого, что глаза ее были слегка навыкате ("неладно со
щитовидной", - говорила она), ее изумление казалось преувеличенным, крайним.
И много позже, в долгие минуты и часы, совершенно свободные для раздумья,
ему вспоминался иногда этот изумленный взгляд - неразгаданная, занятная
подробность далеко отброшенной в прошлое поры...
- А вы очень мало переменились, - сказал Евгений Осипович. - На самом
деле. Неплохо выглядите.
Валерия Павловна рассеянно улыбнулась - он упомянул о том, что уже
много лет назад перестало занимать ее.
Действительно, Гнедину вспомнилось, что и десять лет назад она
держалась уже со строгим достоинством матери взрослой дочери, - именно
взрослой, хотя Люся выглядела тогда не взрослой, а юной, - и одевалась, как
немолодая женщина, заботящаяся не о привлекательности, но об одной лишь
опрятности.
- Мне ведь совсем худо, Женя, - проговорила Валерия Павловна, понизив
голос, хотя в комнате, кроме них, никого не было. - Если б вы не приехали,
мне оставалось бы только Машу в детдом отдать... Сделать то, чего мне Люся
никогда не простила бы!
Впервые имя Люси было названо, и - странно - как имя живой, навсегда
живой, если она могла никогда не простить!
Из соседней комнаты послышался зов - негромкий, не очень внятный, и
Валерия Павловна поспешила туда. В приоткрытую дверь до Гнедина доносилось,
как она разговаривает с Машей.
- Умница. Легла и заснула сразу!.. И проснулась как раз вовремя, -
говорила она, вероятно склонясь над кроваткой, ровным, поощрительным,
"воспитательным" голосом. - А тут уже дядя Женя пришел. Сейчас мы после сна
сполоснемся - да? - и пойдем с ним знакомиться...