"Макс Соломонович Бременер. Присутствие духа" - читать интересную книгу автора

Она, немного помедлив, не захочет "переменить пластинку". Он
почувствует, как она берет его под руку.
"Я хочу, чтобы ты ко мне привык. Теперь понял?.." На что он, тоже чуть
помедлив, ответит (может быть, закурив перед этим?): "Жизнь покажет, Рита".
И сделает прощальный жест...
Впрочем, в то, что сможет так сказать и так проститься, Воля и сам не
верил. Это было бы, конечно, шикарно, но для него невозможно. Он и мечтая не
терял все-таки понятия о том, что может сбыться, а что - никак...
Но, помимо этих отчетливых мечтаний о том, каким будет день его
рождения, у Воли были еще минуты какой-то смутной тревоги и в то же время
приятной взбудораженности пред надвигающейся громадой Будущего. Оно -
Будущее - не принимало сколько-нибудь конкретных очертаний. Это не была, к
примеру, Москва, где он собирался учиться в институте, чтобы стать
архитектором, или Красная Армия, в которой служил отец и ему самому
предстояло служить. Нет. Просто в эти минуты с неожиданной, потом
пропадавшей остротой он ощущал, что Испытания и Противостояния, ждущие его,
давно обещанные любимыми книгами и песнями, приближались и придвигались
теперь, когда ему исполнялось уже пятнадцать.
...Какая-нибудь неделя отделяла Волю от приезда отца. Он шел,
прогуливаясь, той самой дорогой, по которой не раз шагал мысленно с отцом, а
наяву - с Ритой или с товарищами, или один, как сейчас: мимо городского
парка ("Как же так - резеда и герои труда? - доносилось из глубины его. -
Почему? Растолкуйте вы мне!" И двое мальчишек, купив у входа эскимо, уже
протискивались, чтобы больше не тратиться, между алебардами ограды, втягивая
животы и расплющивая уши), мимо кино, к которому подтаскивали новый
рекламный щит, за чем наблюдало несколько пар, мимо гостиницы (ее все еще
называют новой, хоть она выстроена почти четыре года назад), мимо нарсуда,
возле которого на асфальте мостовой обозначен белыми квадратиками переход,
ведущий на ту сторону, к зданию горисполкома (на других улицах места
перехода пока не обозначены, и можно переходить где вздумается), мимо кабины
телефона-автомата, откуда часто звонит Рита, сейчас пустой...
Это был излюбленный, привычный, а может быть, и единственный в черте
города прогулочный маршрут.
Воля пошел дальше. Улица, по обеим сторонам которой стояли
свежепобеленные домики с клумбами в палисадниках и курами в маленьких
двориках, полого спускалась к реке. Здесь Воля как-то безотчетно убыстрил
шаги - и не потому, что идти было под горку. Он не любил эту опрятную тихую
улицу, которой ходил летом к реке каждый день. И старался не смотреть, как
обитатели этих домиков копаются под вечер в своих огородиках, медлительно
поливают из леек цветы, а потом сидят на скамеечках у своих калиток,
негромко беседуя. Несколько лет назад отец сказал ему о них однажды, что
они - единоличники. И хотя здесь был город, а значит, не могло быть ни
колхозников, ни единоличников, Воля запомнил слова отца, и с того дня улица
стала для него частью Старого мира. Убеждаться же в том, что Старый мир еще
существует, было всякий раз очень неприятно...
Точно так же совсем маленьким мальчишкой (он жил тогда с родителями в
Москве) Воля просил не водить его в детский сад той улицей, на которой
впервые в жизни встретилась ему похоронная процессия. Он не мог забыть
усталых, угрюмых лошадей в черных попонах с бахромой, тащивших дроги с
открытым гробом, забросанным цветами, под которыми лежало нечто, на что ему