"Илья Яковлевич Бражнин. Мое поколение " - читать интересную книгу автора

Предусмотрительность историков мало помогала Жоле Штекеру. Сципионы
безнадежно перемешались, и Жоля никогда не знал, с которым из них он имеет
дело. К тому же, как назло, герои Пунических войн, совершая свои подвиги,
употребляли неимоверное количество неправильных глаголов. Легко понять
поэтому, что обе воюющие стороны были одинаково враждебны Жоле. К этим
врагам причислялись, кроме того, сам Тит Ливии, грамматик Михайловский и
злейший из недругов - латинист Прокопий Владимирович Галыханов, или попросту
Прокопус Галах, как звали его все гимназисты, разделявшие с Жолей Штекером
неприязнь к латинисту.
Надо сказать, что ни вид Прокопия Владимировича, ни его нрав не могли
никого к нему расположить. Весь он был грубо и словно наспех сколочен из
отдельных и несоразмерных друг с другом частей: плечи у него были широкие,
голова маленькая, притом невиданной, как бы многоугольной формы, ноги
по-журавлиному голенастые, а руки темные, как дубовая кора, с широкими,
квадратными ладонями.
Характер Прокопия Владимировича был мутен и тяжел. Такими же были и
глаза его - неподвижные и тусклые, как заболоченный пруд. Латынь он знал
отлично, и говорили, что во хмелю (а пил он сильно и часто) мог сказать
наизусть любую из пятидесяти восьми речей Цицерона и скандировать Вергилиеву
"Энеиду" с любого места и до конца.
В трезвом состоянии Прокопий Владимирович был, однако, скуп на слово и
с учениками объяснялся преимущественно односложными фразами, а то и жестами.
Жоля Штекер поднят был с места и призван к ответу одним мановением
указательного пальца.
- Ты, - буркнул при этом латинист.
Жоля поднялся и привел в боевой порядок парту. Она была оборудована по
последнему слову гимназической техники. Винты петель, соединяющих откидную
доску с партой, были заранее вывинчены, и одного Жолиного движения было
достаточно, чтобы в парте образовалась щель такой ширины, какая нужна, чтобы
считывать с положенного в парту подстрочника.
"Cum ex pavor, - бодро начал Жоля, - ас trepida tio totam urbem
pervasisset..."
- Переведи, - бросил Прокопий Владимирович, дав Жоле прочесть две
фразы.
Жоля шевельнул бедрами, раздвинул щель в парте, откашлялся и бойко
начал:
- "Страх и смятение обуяли весь город после этого, как вдруг из
крепости послышался новый шум. То падала башня после долгих ударов
тарана..."
- Сядь, - рявкнул Прокопий Владимирович.
Жоля сел. Он подергал длинной шеей и подмигнул правым глазом. Сделано
это было, впрочем, без всякого намерения, потому что Жоля, как большинство
Штекеров, страдал тиком. Садясь на место, Жоля не был спокоен. Правда,
перевод был сделан как будто хорошо, но почему вздумалось Прокопусу прервать
его и посадить на место, не спросив разбора? Это не предвещало ничего
хорошего.
И в самом деле, через минуту Гошка Ширвинский, сидевший на первой
парте, ловко заглянул в журнал и просигнализировал поднятыми пальцами
двойку.
Жоля хмыкнул, сильней завертел шеей и, кривя губы, поднялся с места.