"Илья Яковлевич Бражнин. Сумка волшебника" - читать интересную книгу автора

дешевую, вонючую папиросу и, как видно, решил продолжить урок морали, только
что преподанный им практически. Он вытащил из кармана подобранные с полу
деньги и, позвякивая ими, сказал нам наставительно:
- С деньгами, ребята, шутить нельзя.
Видимо, ему доставляло удовольствие держать в руках деньги. Я покосился
на эти звенящие кругляши и, насупясь, отвернулся. Из-за них я был впервые в
жизни выпорот, и они не вызывали добрых мыслей - ни тогда, ни позже.
Напротив, все, что было потом, только подтверждало и усиливало мою неприязнь
к деньгам, так как я снова и снова убеждался в том, что все связанное с ними
скверно.
По-видимому, не у меня одного деньги вызывали недобрые мысли. Помню,
однажды, будучи уже писателем, я услышал, как девушка лет восемнадцати
сказала библиотекарю, предлагавшему ей "Отца Горио":
- Я Бальзака больше не хочу. У него все про деньги и из-за денег.
То, что сказала девушка, конечно, неверно. И в то же время в какой-то
степени не лишено смысла. Трагедии людей, населяющих романы автора
"Человеческой комедии", почти всегда, так или иначе, связаны с деньгами,
наследствами, закладными, банкротствами, спекуляциями и прочими мерзкими
атрибутами общества, современного "доктору социальных наук", утверждавшему в
"Златоокой девушке", что для буржуа "нет более близкого родственника, чем
тысячефранковый билет". Если не все персонажи Бальзака доходили до
одержимости ростовщика Гобсека, не все поглощены были стяжанием в такой
степени, как банкир Нусинген, не все готовы были подобно светскому щеголю
Растиньяку прикончить ради денег воображаемого раджу, то, во всяком случае,
все или почти все находились во власти беспощадного Кощея, сидящего на
мешках с золотом.
Впрочем, Бальзак не является исключением. "Деньги, деньги, деньги... -
вот первые слова, которые я услыхал, будучи еще совсем ребенком", - говорит
Жорж Сименон. Это подтверждает и критик Эдмон Жалу: "Наследство и
завещания - самые основные и самые традиционные черты французской жизни".
Естественно, что самые основные и самые традиционные черты жизни не могли не
стать важными и для литературы. Поэтому-то так сильна власть денег над
героями всех рангов во французских романах, повестях, рассказах и драмах.
Эмиль Золя один из своих романов так прямо и назвал - "Деньги".
Наша литература, отражавшая иную, чем на Западе, жизнь, шла и путями
иными и своеобычными. Правда, и наш Пьер Безухов начинает свою сложную
романическую жизнь в "Войне и мире" с наследования по завещанию миллионов
старого графа Безухова, а гоголевский Плюшкин и бальзаковский Гобсек не
только современники, но почти и близнецы. И все же в русской литературе,
вероятно самой гражданственной, самой психологичной, самой душевной из всех,
засилье денежных интересов, сюжетов, интриг на книжных страницах никогда не
было столь довлеющим, как во французской и других западных литературах.
И слава богу, что у нас именно так обстоит дело. Что касается меня, то
я безмерно рад тому - и писательски, и человечески.
Я ненавижу "желтого дьявола", ненавижу власть денег над человеком.
Думаю, что начало этому было положено в тот день, когда я ударил свинью
рылом об пол и она родила клад, принесший горе и слезы.
Горе и слезы. Так было со мной. Так было со всеми другими. Во все
времена.