"Илья Яковлевич Бражнин. Сумка волшебника" - читать интересную книгу автора

Брат не кончает фразы. Я смотрю в его лицо. Оно переменчиво. В нем и
смута, и гордость за сделанное, и много еще другого, что непонятно мне. Мы
стоим в ночи, и на нас смотрит колдовской зеленый глаз колбы. Он принадлежит
какому-то огромному чудовищу. Но мы не боимся этого чудовища. Не боимся
ничьих чар. Мы сами волшебники, колдуны.
Позже, много лет спустя, колдуя над словом, я часто вспоминал брата,
стоявшего у верстака со слитком на ладони. И теперь я понимал все, чего не
понимал тогда. Теперь я сам взвешивал на ладони каждое слово, ощущая его
тепло и тяжесть. И теперь я в полной мере постиг, что золото выплавить
трудно.

Они учили прекрасному

В субботу вечером я и мои братья собираемся на лодке за реку. Братья
забирают весла, уключины, руль и румпель, я - закоптелый жестяной чайник с
помятыми боками, набив его предварительно доверху картошкой.
На пристани нас ждут Вася Виноградов и две его приятельницы - Маша
Серебренникова и Маша Калинина. Чаще всего их зовут Маша Большая и Маша
Маленькая. Маша Большая - высока, голубоглаза, добра и медлительна. Маша
Маленькая - густоброва, подвижна, смешлива и голосиста. И сейчас, усаживаясь
в лодку, она что-то напевает, успевая одновременно перекликаться с Машей
Большой и браниться с Васей Виноградовым.
Под ее пение мы отходим от пристани и идем наперерез течению к левому
берегу. Спустя сорок минут мы входим в устье Заостровки - малой речушки,
впадающей против города в Северную Двину. Пройдя вверх по Заостровке версты
полторы, мы пристаем к берегу.
И вот на невысоком береговом угоре зажжен костер и над ним висит
чайник. Он пыхтит, старается вскипеть поскорее. И это ему удается. Мы пьем
чай, а позже, когда костер прогорает, мы печем в золе картошку. Потом играем
в горелки, поем песни, хохочем, валяемся на траве. Перед отъездом идем рвать
цветы. Ходить далеко не надо. Неоглядные луга начинаются тут же у берега. На
них великое множество цветов. Мы не делаем букетов. Мы просто рвем цветы и
охапками сносим их к лодке. Набив лодку цветами, мы трогаемся в обратный
путь.
Спускаясь по Заостровке к Двине, мы затихаем. На востоке уже занимается
розовоперая заря. Тишина. Дремотно никнут к воде прибрежные ивы. Выезжаем из
узкой Заостровки на полутораверстный раскат Двины. Она лежит перед нами -
огромная, полноводная, могучая. Тихая тяжелая вода чуть золотеет под первыми
лучами солнца. Стеклянно звенят водяные капли, скатываясь с лопастей весел в
реку.
Пристав к берегу, мы отправляемся через весь город, неся огромные
охапки цветов. Улицы сонны и пустынны. Мы приходим в дом и сваливаем цветы
на столы, на плиту, прямо на пол.
Разбуженная шумом мать поднимается с постели и всплескивает руками:
- Боже, сколько цветов!
Пять часов утра. Мы идем спать. Мать остается одна. Она уже не ложится
больше. Она садится среди ворохов цветов и начинает разбирать их. Моя старая
кровать, сколоченная из простых еловых досок, перенесена недавно в кухню, и,
укладываясь на нее, я слежу за матерью. Она напевает, перебирая тонкие
цветочные стебли. Голос у нее слабый и дрожащий. Он мне бесконечно приятен.