"Илья Яковлевич Бражнин. Недавние были " - читать интересную книгу автораширокая Северная Двина с фарватером в двадцать метров глубиной, по
которому могли ходить и океанские пароходы. А приходили пароходы, шхуны и другие суда в Архангельск за лесом, овсом, смолой, льном, пушниной, пенькой и другими товарами со всего света, так что в архангельском порту, летом очень людном, пёстром и оживлённом, можно было встретить и датчанина, и норвежца, и немца, и англичанина, и голландца, и австралийца, и матроса-негра, словом, кого угодно. Торговки архангельских рыночных ларьков изъяснялись по-английски, а иностранные матросы усиленно пытались ухаживать за красавицами поморками. Это, впрочем, было не так-то легко. Поморки, как вообще женщины на русском Севере, были свободолюбивы и горды. Рабынями они ни в обществе, ни в семье не были, ходили с мужьями, случалось, на промыслы, хорошо управлялись не только с коровами, но и с парусом, с вёслами, а иногда и капитанами бывали. Георгий Седов в своей брошюре "Право женщин на море", написанной в 1907 году, рассказывает, что "в Архангельске два раза побывал на шхуне поморки Василисы, ставшей во главе мужской команды". А вот ещё одно свидетельство о поморской женщине-капитане. В книге "Запечатлённая слава" автор ее Борис Шергин рассказывает: "Помор Люлин привел в Архангельск осенью два больших океанских корабля с товаром. Корабли надо было экстренно, разгрузить и отвести в другой порт Белого моря до начала зимы. Но Люлина задержали в Архангельске неотложные дела. Сам вести суда он не мог. Из других капитанов никто не брался: время было позднее и все очень заняты. Тогда Люлин вызывает многочисленной младшей командой и объявляет команде: "Федосья Ивановна, моя сестрица, поведёт корабли в море заместо меня. Повинуйтесь ей честно и грозно..." - сказал да и удрал с корабля. - Всю ночь я не спал, - рассказывает Люлии. - Сижу в "Золотом якоре" да гляжу, как снег и грязь валит. Горюю, что застрял с судами в Архангельске, как мышь в подполье. Тужу, что забоится сестрёнка: время штормовое. Утром вылез из гостиницы - и крадусь к гавани. Думаю, стоят мои корабли у пристани, как приколочены. И вижу - пусто! Ушли корабли! Увела! Через двое сутки телеграмма: "Поставила суда в порт-Кереть на зимовку. Ожидаю дальнейших распоряжений. Федосья". Таковы поморки. Старая новгородская порода виделась в них при встречах явственно и с первого взгляда. Они держались независимо, одевались по собственному вкусу, а иной раз подчёркнуто по старинке. Случалось, носили под платками налобные повойники, расшитые жемчугом. Жемчуг был свой, беломорский - светлый, серовато-перламутрового отлива, несколько холодноватого блеска, как и само Белое море. Кстати, о беломорском жемчуге. Недавно один приятель мой Николай Иванович Жуков принес мне вырезку из газеты "Смена". - Возьмите. Вы, я знаю, интересуетесь Севером, пишете о нём. Может, пригодится. Положил вырезку на мой стол. Гляжу заголовок: "Русский жемчуг". Посмотрел на подпись внизу очерка: "А. Николов. Белое море". Прочел очерк. В самом деле, интересно, и в наши дни в диковинку. Автор очерка только что вернулся в Архангельск с рыбацкой тони от Белого моря. Он |
|
|