"Жанна Браун. Переправа" - читать интересную книгу автора

дураков не видела. Может, за Перегудова?
Владимир Лукьянович засмеялся. Прапорщик Перегудов, старый холостяк,
дослуживал последний срок. Говорили, что он когда-то чуть не женился на
жадной, вздорной бабенке. О том, как он сбежал от нее, в полку ходили
легенды. Одни утверждали, что он пошел выносить мусорное ведро и, оставив
его посреди двора, сбежал в одних домашних тапочках. Другие уверяли, что он
успел захватить свою гармонь, с которой вечерами отводит душу у себя в
вещевом складе.
Насколько эти легенды соответствовали истине, никто толком не знал, но
иногда, даже на совещаниях, когда хотели подчеркнуть особую трудность
задачи, говорили: "Легче Перегудова женить".
Светлана Петровна вошла, посмеиваясь, поставила перед мужем стакан с
крепчайшим чаем, накрытый домашней сдобой.
- Подкрепись, мученик.
Владимир Лукьянович молча пододвинул ей пачку густоисписанных страниц.

Старик

Линия фронта отодвигалась все дальше и дальше. Еще некоторое время
доносились глухие разрывы снарядов, затем и они исчезли, уступив место
опасной, злой тишине.
И людям вдруг стало плохо от того, что исчезли звуки, которых они
боялись. Прекратились выстрелы - и стало страшнее. В этом противоречии
чудилась насмешка. Люди шагали молча, подавленные, не глядя друг на друга,
почти с механической размеренностью, поднимая и опуская мокрые тяжелые ноги.
Вольно шумел только дождь, холодный, как всегда осенью. Под ногами чавкала и
причмокивала глинистая земля. Многим казалось, что земля цепляется за ноги,
держит их, тянет к себе.
Страшно остаться лежать навсегда в студеной осенней грязи. За что?
За какую вину?
Раньше люди вплотную почти не сталкивались с непогодой. А если и
сталкивались - можно было переодеться в сухое. Были крыши, был электрический
свет. Дома каждого ждало тепло, родные люди. "Чай" и "сахар" были обычными
словами...
Теперь по дорогам шли беженцы, а над головой нависло военное,
темно-свинцовое небо, без синевы, без проблеска и... без конца. Люди шли и
шли, сами не зная, куда и зачем.
Давно уже фронт, с грохотом катясь по земле, догнал их, смял,
оглушил, подавил и гигантской тысячетонной машиной уничтожения покатил на
восток.
Теперь идти было некуда, но стоять, казалось, еще хуже, и беженцы
бесцельно двигались вперед, за уходящим фронтом, поминутно ожидая удара в
спину.
Врага не было видно, но о нем все время напоминали лежащие там и
сям пустые консервные банки с чужими этикетками, бутылки из-под иностранных
вин, трупы и дождь.
Иногда кто-нибудь останавливался: дальше идти не было сил. Человек
клал мешок в грязь, садился и опускал голову.
На повороте широкой проселочной дороги остановился старик,
постоял, шатаясь, и сел на обочину, опустив голову. Один из его попутчиков