"Жанна Браун. Переправа" - читать интересную книгу автора

на всю жизнь, а на каких-то два года. Можно и потерпеть.
- Спасибо, я постараюсь. Буду выполнять все, как положено, но душу
вкладывать... Извините, Виктор Львович, душу я постараюсь сохранить. Да и
зачем она армии?
- Ладно, - сказал комиссар, - тебе служить - тебе и решать. Смотри
сам...
И Ваня понесся вниз. На переходе он задержал бег и взглянул вверх
сквозь частую решетку ограждения: комиссар сидел в той же позе, и на лице у
него жила печаль.


Глава III

- Рядовой Белосельский, вы слышали команду?
- Извините, товарищ старший сержант, задумался...
На скуластом, загорелом лице сержанта отразилось такое изумление,
словно Ваня вышел на построение в домашних тапочках.
- О чем, если не секрет?
- Да так... Ни о чем, товарищ старший сержант.
Сержант пристально смотрел на Ваню, точно решал в уме задачу с двумя
неизвестными: что это - сознательное хамство или простодушие? Мишка горячо
дышал Ване в затылок, готовый принять казнь вместе с другом. Но сержант
неожиданно улыбнулся, вспомнив, видимо, что перед ним еще не солдат, а
неотесанный штатский пень, с которого снимать и снимать стружку.
- Плохо, товарищ Белосельский, - назидательно сказал он, - оч-чень
плохо! У солдата мозги должны быть всегда включены на внимание. Первая
солдатская заповедь: знать свое место в строю и внимательно слушать команду.
Запомнили, товарищ Белосельский?
- Так точно.
- Ну держись, Иван, за Вовочкой не пропадет, - обеспокоенно прошептал
Мишка.
Вовочка - заместитель командира взвода старший сержант Зуев. Правда,
Вовочкой солдаты называли его только за глаза - сержант не из тех, кто
потерпит фамильярность. Он русоволос и голубоглаз, как большинство коренных
новгородцев, и когда стоял перед строем, развернув широченные плечи, в нем
чувствовалась древняя тяжеловесная сила новгородских ратников. Обычно Зуев
не стеснял себя словами, особенно играя в волейбол - тут он мог высказать
незадачливому игроку все, что в данный момент о нем думает, невзирая на чины
и звания. Но когда Зуев чувствовал себя задетым, как командир, речь его
становилась убийственно вежливой.
- Да и вид у вас, товарищ Белосельский... - Зуев развел руками,
изображая высшую степень удивления. - Прошу прощения, но в данном случае
трудно назвать вас рядовым. Солдат в строю - это же воин! Орел! А не
какой-нибудь инвалид в обозе. Сапоги надраены, бляха надраена, ремень
затянут. Пилотка на два пальца выше брови и чуть-чуть на правый глаз -
молодцевато! Рота-а, поправить пилотки! Вот так... Ничего, ничего, со
временем выработается автоматизм. Белосельский, даю две минуты, чтобы сапоги
и бляха заблестели, как положено.
- Ну, что я говорил? - горестно шепнул Мишка.
Ваня помчался в казарму. За две минуты, щедро отпущенные Зуевым, сапоги