"Юрий Божич. Жако, брат мой..." - читать интересную книгу автора

русского языка, "танцуя" именно от этих строк. Причем "танцуя" немедленно,
"сей момент". Увы, мой энтузиазм в этом вопросе Слаю не передался. Он упорно
отказывался ласкать наши уши литературной классикой. Возможно, в нем вдруг
заговорила скромность: к чему, мол, бахвалиться своим интеллектом на фоне
среднестатистического двуногого обитателя здешних краев? Это ведь неприлично
для породистой собаки - изъясняться так, чтобы тебя (не дай Бог, ты еще
нацепишь очки!) путали с городским головой...
Теперь, признаться, я нахожусь в раздумье: продолжать ли мне упражнения
со Слаем или же приобрести для своих экспериментов попугая - желательно,
жако?..
Я склоняюсь ко второму. Еще и потому, что рисую в мыслях картину: я -
за компьютером. У моих ног - рыжий спаниель. А рядом, на столе, - клетка с
радужным пернатым бандитом, срывателем "всех и всяческих масок". Я пишу
какой-то обалденный текст. Скажем, "Мадам Бовари XXI-го века".
Пора, пора наконец вернуться к "Попугаю Флобера" Джулиана Барнса...

9

"...Он был в неглубокой нише, ярко зеленый, с дерзким взглядом и
вызывающе вопросительно повернутой головой. "Psittacus", - гласила надпись
на табличке в конце жердочки, на которой он сидел. "Попугай, которого Г.
Флобер позаимствовал у музея города Руана и поставил на своем письменном
столе, когда писал Un cur simple. Попугая Фелисите звали Лулу, и он стал
главным персонажем этой повести". Ксерокс письма Флобера подтверждал, что
этот попугай действительно стоял у него на столе целых три недели и стал уже
порядком раздражать его. Нынешний Лулу был в прекрасном состоянии, в том же
ярком блестящем оперении и с той же раздражающей насмешкой во взгляде, каким
он, очевидно, был сто лет назад..."
Это - первая встреча рассказчика с чучелом экзотической знаменитости.
Или даже так: первая встреча с первым чучелом. Потому как пресловутый
попугай - вечная пародия на весь белый свет - по мере развития повествования
стал лукаво двоиться, троиться, пятидесятириться...
Надо полагать, ему было забавно являть собою эхо известного анекдота.
Помните?
Музей. Под стеклом - два черепа, подернутых патиной времени.
- Что это? - спрашивает посетитель.
И слышит ответ экскурсовода:
- Череп императора Нерона.
- Да, но почему - два?!
- Видите ли, тот, что слева, - череп императора Нерона до пожара Рима.
А тот, что справа, - после пожара.
Все правильно: история, как обычно, сохраняет не то, что было. А то,
что хотят видеть потомки. История - величайший алхимик. Ее "химические
свадьбы", летучие, как ртуть, овеянные мистикой и пахнущие серой, далеко не
всегда претворяют медь былого в золото настоящего. Но этого от нее, как
правило, и не требуется: медь, в конце концов, тоже блестит. И порой, в
отсутствие золота, весьма призывно.
Вот ведь штука: разным музеям, чтящим память великого руанца, ну просто
до печеночных колик хотелось иметь именно того попугая...
Итак. После длительных поисков ("мне понадобилось почти два года, чтобы