"Салли Боумен. Темный ангел" - читать интересную книгу автора

это понравилось... Ты же знаешь, что Стини никогда не питал иллюзий на мой
счет. Наверное, ты думаешь, что я - жуткий трус... и, безусловно, права. В
больничной палате меня просто мутит. Но, видишь ли, Стини меня понял бы.
Это была правда. Я подняла бокал. Виккерс грустно взглянул на меня.
- Значит, за Стини? За старые времена? - Он помялся. - За старую
дружбу?
- Хорошо. За Стини.
Мы оба выпили. Виккерс опустил бокал. Положив руки на колени, он
уставился на меня долгим вопросительным взглядом. В голубых глазах сквозила
тревога: при всей склонности к внешним эффектам Виккерс оставался великим
фотографом и обладал непревзойденной способностью читать по лицу.
- Тебе лучше рассказать мне... Я хочу знать... О нем...
Я задумалась, не рассказать ли Виккерсу о том, что Стини объявил всем,
что решил умереть достойно и со вкусом. Он собирался приветствовать Гадеса*
как старого друга, с которым не раз встречался на прошлых вечеринках; через
Стикс он намеревался переправляться столь же беспечно, словно скользит в
гондоле по каналам Венеции; к лодочнику Харону он, я думаю, отнесся как к
швейцару у "Ритца": как бы Стини ни жалел расставаться с прошлым, он бы
наделил старика перевозчика щедрыми чаевыми. Стини ушел, как и хотел:
опершись на шелковые подушки; он был полон веселья - и в следующую секунду
скончался...
______________
* Гадес (Аид, Плутон) - в греческой мифологии бог подземного царства и
царства мертвых.

Но было и то, о чем говорить с Виккерсом точно не хотелось. Этот
внезапный уход последовал после долгих трех месяцев, в течение которых
склонность Стини к лицедейству порой изменяла ему. Он страдал не столько от
болей, мы видели это, но, как и предупреждали врачи, наркотический коктейль
оказывал странное воздействие. Он заставлял Стини возвращаться в прошлое, и
всплывавшие перед ним картины заставляли его плакать.
Он пытался передать мне то, что возникало перед его глазами, он говорил
и говорил, часто до поздней ночи. Его стремление заставить меня увидеть то,
что представало перед его глазами, было неодолимым. Я сидела рядом с ним, я
держала его за руку. Я слушала. Он был членом моей семьи. Я понимала, что он
хочет передать мне все дары прошлого до того, как станет слишком поздно. Мне
было трудно понимать его: слова цеплялись друг за друга, образовывая
паутину, в которой я не могла разобраться. Морфий превращал Стини в
путешественника сквозь время, он наделял его способностью двигаться по
потоку воспоминаний, вперед и назад, переходить от только что состоявшегося
разговора к другому, что имел место когда-то давно, словно они происходили в
один день в одном и том же месте.
Он говорил о моих родителях и о моих дедушках и бабушках, но я
улавливала только имена, потому что в рассказах Стини они были неузнаваемы
для меня. Это был не тот отец, которого я помнила, не та мать. Та Констанца
была незнакомкой. Одна деталь: некоторые из воспоминаний Стини были
исполнены мягкости и доброжелательства, а другие - ошибиться было
невозможно - нет. На вещи и события для Стини падала такая тень, которая
заставляла его содрогаться. Он мог, схватив меня за руку, приподняться на
кровати, обращаясь к призракам, которых он видел, а я нет.