"Салли Боумен. Отвергнутый дар (Дестини 2) " - читать интересную книгу автора

дела так, как, по их мнению, мог бы требовать от них покойный барон; они не
имели представления о новых подходах, страшились принимать самостоятельные
решения, топтались на месте, позволяя накапливаться нерешенным проблемам.
Многие годы дела де Шавиньи велись по старинке, Эдуард повсюду находил
безразличие и застой. Создавалось впечатление, будто огромный механизм так
долго работает по инерции, что никто не заметил и не встревожился, что он
останавливается.
После казни Ксавье де Шавиньи немецкое главнокомандование наложило
лапу на дом и парк в Сен-Клу; красивейший особняк конца семнадцатого века
был отдан под казарму. Это было известно Эдуарду. Он другого не мог понять
- почему за все послевоенные годы Жан-Поль так и не озаботился восстановить
дом. Он оборудовал для себя маленькую квартирку в одном крыле, сохранил то,
что уцелело из старого штата прислуги, но все прочее оставил в том виде, в
каком застал.
Следовало поехать все осмотреть на месте, но Эдуард, зная, какое
зрелище увидит и сколько боли оно ему причинит, тянул с поездкой. Наконец
через три месяца после возвращения из Англии, в погожий сентябрьский день
1949 года он все же туда отправился.
Издалека, с дороги, величественный особняк выглядел так же, как до
войны. Солнце играло на голубом шифере крутой крыши и в стеклах высоких
окон, выстроившихся в ряд по главному фасаду.
Старые слуги явно нервничали, приветствуя хозяина. Эдуард молча обошел
дом. Мебели оказалось мало - почти все успели отправить в Швейцарию; но то
немногое, что осталось, было безнадежно испорчено. Со стен исчезли
знаменитые брюссельские гобелены, с полов - ковры; его шаги отдавались эхом
в оголенных комнатах. Эдуард смотрел и не верил собственным глазам. В нем
закипала злость. Панели исцарапаны инициалами и непристойными рисунками;
шелковые обои порваны и ободраны, на стенах зеленоватые потеки из-за
забитых водостоков. На большой, изгибающейся дугой лестнице, одной из самых
знаменитых достопримечательностей особняка, наполовину выломаны перила -
ими топили печи. В большой зале венецианские зеркала вдоль стен разбиты все
до единого. У дверей сломаны петли, дом снизу доверху пропах мышами и
сыростью.
Слуги постарались по мере сил - прибрали в доме к его приезду, но
оттого разрушения только резче бросались в глаза. Эдуард медленно поднялся
на второй этаж. Спальня отца, его гардеробная, его ванная - панели красною
дерева изрублены, старинные латунные и медные краны выдраны с корнем и
унесены. Расписанные от руки китайские обои восемнадцатого века в спальне
матери подраны, испакощены, в пятнах мочи. Библиотека - книжные шкафы
развалены и разбиты. И так комната за комнатой, двадцать спален, затем
чердак, протекающая крыша, осевшие потолки. Эдуард спустился на первый
этаж, остановился в огромном, выложенном мрамором вестибюле и закрыл глаза.
Он увидел дом, каким гот был когда-то, во времена его детства, - повсюду
тишина и порядок, каждая вещь в его стенах - совершеннейший и красивейший
образец в своем роде. Он вспомнил об обедах на восемнадцать, двадцать,
тридцать персон; о танцевальных вечерах и приглушенной музыке, доносившейся
из бальной залы: о безмятежных часах, что он порой проводил в кабинете
отца. Он открыл глаза. Старик дворецкий не спускал с него тревожного
взгляда.
- Мы пытались, мсье Эдуард... - Дворецкий беспомощно развел руками. -