"Элизабет Боуэн. Все зло от мужчин..." - читать интересную книгу автора

мрачном доме который выходит окнами на шоссе. Как часто стоишь ты в
освещенном окне, склонив голову на раму, и на твоем лице играют блики
заходящего солнца, пробившегося сквозь поникшие листья деревьев. От звука
шагов ты вздрогнешь и отпрянешь от окна в свою загроможденную вещами
комнату. В то утро, когда ты получишь это письмо, выйди в сад с непокрытой
головой, чтобы в твоих разметанных ветром волосах заиграл солнечный луч. В
эту минуту я буду думать о тебе...
Твой муж, твои дети бесцеремонно вторгаются в твою жизнь. Даже дети
своими маленькими нежными ручонками причиняют тебе боль, но ты остаешься
такой же непроницаемой и одинокой, как прежде. На том поэтическом вечере ты
медленно выплывала из самой себя, как нимфа из леса. Ты приближалась, будто
призрак в белом, скользящий меж деревьев, и я кинулся навстречу, когда ты
повернулась, чтобы исчезнуть..."
Щеки ее пылали.
- Господи! - воскликнула она, прикусив ноготь большого пальца. -
Подумать только, как пишет, как пишет! Подумать только, живет в доме 28 по
Эбирэм Роуд, Уэст Кенсингтон. Интересно, женат он или нет? Очень
интересно. - Ею овладела сладкая истома. - Стихи! Наверное, он пишет стихи.
Подумать только, он угадал, что я люблю стихи!
"... Думаю послать тебе мои стихи. Они еще не вышли, но я отдал их
перепечатать. Когда выйдут, на книге вместо посвящения будут стоять твои
инициалы. Меня непрестанно гложет мысль о том, что ты живешь одна среди
чужих, причиняющих тебе страдания: пустые лица близких, холодные глаза. Как
мне знакомо все это: стылое утро, угарный день, непереносимый вечер при
свете ламп, ночь..."
- Нет, - решила она, - он определенно женат.
"...и твое усталое, потерянное лицо, обращенное безо всякой надежды на
первые проблески света в окне..."
А она-то, бессовестная, спит всю ночь как убитая!
Вошла кухарка.
Когда меню на день было заказано, а завтрак, на время которого письмо
было вставлено за отворот стеганого чехла для чайника, полуукрадкой съеден,
она поднялась к себе и стала мерить шляпку, в которой была в Лондоне,
расположив боковые створки трюмо таким образом, чтобы видеть себя в профиль.
Она подалась вперед, неотрывно смотрела на точку в пространстве - граненую
пробку флакона от духов. Глубоко вздохнув, она начала медленно стаскивать с
руки перчатку.
- Все эти годы, - произнесла она вслух, - все эти долгие годы ты
отбиваешься от жизни, как можешь. - Она посмотрела в зеркало, где отражалась
уютная, скромно обставленная комната, на белые стены, отливавшие розовым от
занавесок и ковра, на две кровати красного дерева, застеленные пестрыми
пуховыми одеялами. Над камином висели фотографии ее тетушек, детей, жены
деверя; над умывальником - гравюра "Пастырь добрый", а над кроватями "Любовь
среди развалин". На полке стояли миниатюрные вазочки из французского
фарфора, которые Гарольд подарил ей в Дьеппе, и фотогравюра Люксембургского
сада, которую она подарила Гарольду. В книжном шкафу выстроились поэтические
сборники в красивых разноцветных замшевых переплетах и еще одна книга, белая
с золотыми розами, - "Радость жизни". Она встала и запихнула роман, взятый
из местной библиотеки, в нижний ящик комода. - Какой же смысл, - рассуждала
она, - идти в сад, раз нет ни солнца, ни ветра, да и сада тоже? - Она