"Элизабет Боуэн. Соловей" - читать интересную книгу автора

за воротами парка: луч, нечаянно упавший на его край из освещенного окна,
вернул ему ненадолго его исконный цвет.
В окнах, бесстрашно освещенных высоко в небе и у самой земли, читался
вызов. Многие из них были распахнуты настежь, В их густо-желтых проемах
проступала величественная обстановка комнат: ни один предмет внутри не
казался нескладным или пошлым, каждая мелочь вырастала до символа в
жизненном фрагменте, запечатленном с рельефной наглядностью. Шишковатая или
рифленая подставка настольной лампы, пышные изгибы канапе, фотографии,
развешенные на одинаковой высоте; неугомонный попугай, скачущий взад-вперед
по жердочке; вазы на полках и вазы, висящие по стенам и украшенные пирамидой
бутафорских фруктов, - после всего пережитого это казалось чем-то
невероятным. Некоторые комнаты были, как ни странно, пусты: возможно, их
обитатели стояли на улице и как завороженные смотрели на свои собственные
окна. В сегодняшнем своем настроении они, быть может, считали, что
освещенные окна отмечают иллюминацией свой собственный праздник. За каждым
окном свой театр, в котором, по существу, игралась одна и та же драма:
увековечение момента, единение всех одушевленных и неодушевленных предметов,
которые выжили, - сияют от счастья и любуются собой. Лампы заливали теплую
ночь своим жарким светом, блики от него весело играли на висячих вазах.
Все эти и по сей день еще заколоченные окна и террасы мрачных,
непригодных для жилья и необитаемых домов в расчет не шли. Рассеянный
прохожий мог не заметить их в темноте - они, казалось, принадлежали другому
времени. В самом парке три тополя, в прошлом году изуродованные снарядом,
тянулись своими только что пущенными слабыми листочками к цветущим,
неповрежденным деревьям, да в дальнем конце озера одиноко маячил
полузатопленный островок. Чтобы никто о них не вспомнил, эти
немногочисленные раны бесследно растворились во мраке ночи.
За пару минут до того, как запел соловей, единственный работавший
радиоприемник за открытым окном выключили. Вайолет не могла этого знать, а
потому, услышав первые трели, заключила:
- Смотри-ка, по радио передают пение соловья.
Она лежала на склоне холма у озера рядом со своим другом, откинув одну
руку на траву, а другую тыльной стороной положив ему на лоб. Он повернул
голову и прислушался, она подняла руку, потом уронила ее опять.
- Это не радио, - сказал он. - Это с деревьев. Вон тут их сколько. -
Помолчав, он прибавил: - Наверно, дрозд.
Тыльная сторона ладони оставалась единственной чувствительной частью ее
тела, ею она касалась его влажного, уже не такого разгоряченного лба. Теперь
они лежали порознь, совершенно расслабившись, словно две фигуры, распятые на
кресте ее откинутой руки. Запах его кителя и аромат остатков духов, которые
он прислал ей из Франции, исходивший от ее помятого платья, смешивались с
испарениями травы и терпким запахом жасмина, цветущего на противоположной
стороне дорожки. Пачка сигарет торчала из травы между их распростертыми
телами. Она подняла глаза и, всматриваясь в прозрачную, сумеречную ткань
воздуха, сказала:
- С чего ты взял, что это дрозд?
- Сама подумай, откуда тут взяться соловью?
Они прислушались. По тропинкам, разбегающимся в ночи, раздавался звук
шагов - армейских ботинок, босоножек, - и сухая трава под ногами проходивших
мимо хрустела у самых их ушей. Поры земли полнились далекими содроганиями