"Элизабет Боуэн. Плющ оплел ступени" - читать интересную книгу автора

бедняков.
План этой части Саутстауна (взнесенное высоко над морем круто поднятое
с тылу плато) был великолепен. Архитектура же была пустая, кричащая,
громоздкая и разностильная. К счастью, Гэвин еще не вышел из того возраста,
когда можно наслаждаться целым, не вдаваясь в нелепые частности. Мишурная
пышность даже восхищала его. И ниши, арки, балюстрады, застекленные террасы
и мансарды в подражанье французским сразу приняли участие в сплошном
колдовстве. Столь же сильно впечатлял его лихой веерный разбег от театра и
станции парадных улиц, из которых каждая потом перебегала наискосок более
узкие жилые кварталы. Роскошью веяло от городских клумб, скамеек с
изогнутыми, будто диванными, спинками, от флагштоков и гротов, от разбивки
газонов. Здесь был свой климат, не подвластный ни календарю, ни жестки"
ветрам с Ла-Манша. Бездельный город его пленял, а дальше в порт или рыбацкие
улочки "Старого Саутстауна", он не отваживался забредать. Казалось, от
такого маленького мальчуган" можно бы ждать и большей предприимчивости. Но
миссис Ни колсон не очень об этом задумывалась.
Представление Гэвина о Саутстауне - как он понял много позже -
совпадало с представлением одного покойного господина. Когда Джимми Николсон
покупал жене дом, Саутстаун был венцом его мечтаний в некотором роде. Не
будь он мужем Лилиан, он бы не выбрал его - сам бы, один, он не отважился на
столь изысканный досуг. Смерть его оставил" неясность в вопросе, не
замахнулся ли он даже в качеств мужа Лилиан чересчур высоко. Своим поприщем
избрал amp; гольф. Не достигнув на нем успеха, он нашел свое место, быть
может не так уж и неудачно, на кладбище, тоже вне города. Ибо в Саутстауне
дивиденды были окружены мистическим ореолом - поступая в свой срок, как
милость господня, они не обсуждались, как зреющее в утробе дитя. Коренастый
Джимми, от которого за версту разило конторой, был бы безвкусным
напоминанием об источниках доходов.
Гэвин, подобно покойному Джимми, оценивал Саутстаун восторженным
взглядом постороннего. Зависимость от земли сделала его родителей чуточку
грубоватыми. Мистер и миссис Доддингтон, вечно промокшие, вечно усталые,
были вечно угнетены, ничего нового не появлялось в их глуши, а все старое
будто тускнело от небреженья. Строгие религиозные мысли о собственной участи
не столько поддерживали, сколько давили их. Правда, встречные, завидя их на
деревенской улице, сдергивали шапки, но письма, которыми одолевал их банк,
не делались оттого более утешительными. Деньги были словно ручеек среди
болот - только пробьется и тотчас исчезнет: все, что удавалось выколотить из
фермы, выжать из прилегающих земель, тут же шло на ворота, налоги, плетни,
дренаж, ремонт или семена. Все уходило в песок. В среде соседей-помещиков
они не играли никакой иной роли, кроме той, которая была им определена, -
они были бедные землевладельцы в пору, когда к бедности относились всерьез.
Участь еще менее завидная, чем участь их же работников или арендаторов, чьи
откровенно унылые лица и вечно жалостные голоса угнетали Гэвина, когда
мальчиком он видел их в усадьбе. Если б Доддингтонам сказали, что подобные
им обречены вымиранью, они б только Удивились чуть-чуть, что столь
запутанные беды могут столь просто разрешиться.
К концу пребывания в Саутстауне Гэвин всегда начинал заранее мучиться
мыслями о доме. Настолько, что, ступая на Раскисший в жаре асфальт, уже
вспоминал засасывающую липкость сырых дорожек. Здесь он день и ночь широко
вдыхал пока неосознанную радость. Мидлендс нагонял тоску, от которой сразу