"Симона де Бовуар. Очень легкая смерть" - читать интересную книгу автора

понедельник. Лицо ее стало прежним, дикция четкой и глаза ясными. Память
полностью восстановилась. "Нужно будет послать цветы докторше Лакруа". Я
обещала сделать это. "А как быть с полицейскими? Наверно, их тоже следует
отблагодарить? Ведь я и им доставила хлопты". Я с трудом уговорила ее, что в
этом нет нужды. Обложенная подушками, она поглядела мне в глаза и твердо
сказала: "Понимаешь, я перегнула палку; я не считалась со своим возрастом и
поплатилась за это. Никак не могла согласиться с тем, что я старуха. Но
правде надо смотреть в лицо: через несколько дней мне стукнет семьдесят
восемь лет, это уже настоящая старость. Теперь мне нужно помнить об этом и
перестроить свою жизнь. Ничего не поделаешь, придется перевернуть страницу".
Я посмотрела на нее с восхищением. Она так долго и упорно не желала
мириться со своими годами. Как-то раз в ответ на неловкое замечание зятя она
сердито заявила: "Я знаю, что я стара, это достаточно неприятно, и не к чему
лишний раз мне об этом напоминать". И вот теперь, выбираясь из сумрачной
бездны, в которую она была погружена трое суток, она нашла в себе силы
безбоязненно взглянуть в лицо старости. "Придется перевернуть страницу".
С удивительным мужеством она уже сделала это однажды, когда скончался
отец. Горе ее было глубоко, но она не позволила себе увязнуть в прошлом. Она
воспользовалась обретенной свободой и избрала образ жизни, отвечающий ее
вкусам. Отец не оставил ни гроша, а ей было в ту пору пятьдесят четыре года.
Она сдала экзамены, прошла стажировку и получила свидетельство, позволившее
ей поступить помощником библиотекаря в одно из отделений Красного Креста.
Поступив на работу, она снова стала ездить на велосипеде. После войны она
собиралась заняться шитьем на дому. В ту пору я уже могла содержать ее,
однако безделье было не в ее характере. Получив долгожданную возможность
жить, как ей нравится, мама придумывала себе множество занятий. Взялась
бесплатно привести в порядок библиотеку какого-то санатория близ Парижа,
потом библиотеку католического клуба неподалеку от своего дома. Ей нравилось
возиться с книгами, обертывать их, расставлять по полкам, вести картотеку,
давать советы читателям. Она старалась использовать свое знание английского
языка, принялась за немецкий и итальянский. Она вышивала в пользу
безработных женщин, принимала участие в благотворительных базарах, посещала
лекции. У нее появилось много новых приятельниц, кроме того, она возобновила
знакомство с прежними друзьями и родственниками, которых отпугнул в свое
время суровый характер отца. В ее квартирке нередко собирались веселые
компании. Наконец-то сбылась и самая заветная ее мечта - она стала
путешествовать. Она яростно боролась против прогрессирующей неподвижности
суставов ног. Гостила у Элен в Вене, в Милане. Летом осматривала Флоренцию,
Рим, музеи Бельгии и Голландии. Но в последнее время мама, обреченная на
почти полную неподвижность, отступилась и перестала разъезжать по свету,
Однако, когда друзья или родственники приглашали ее за город, либо в
провинцию, ничто не могло ее остановить. Ее не смущало, что проводникам
приходилось едва ли не на руках втаскивать ее в вагон. Но самым большим
удовольствием для нее была машина. Не так давно Катрин, ее внучатая
племянница, увезла ее в Мариньяк на своей малолитражке, они проделали за
ночь более 450 километров, и мама вышла из машины свежая, как цветок.
Ее жизнелюбие восхищало меня, ее мужество вызывало уважение. Но почему,
едва только к ней вернулась речь, слова ее стали коробить меня? Вспоминая
ночь, проведенную в больнице Бусико, она сказала: "Ты же знаешь это
простонародье: вечные стоны и нытье... А сестры в больницах работают только