"Ирина Боур, Александр Пересвет. Слезы Рублевки " - читать интересную книгу автора

ней, как предлагал своим оставить ее в покое. Как другой кто-то возражал,
напирая на то, что дамочка сейчас не в состоянии вообще ничего делать, не
говоря уж о том, чтобы вести машину...
Краем сознания отметила лишь, что приехал Антон, о чем-то долго говорил
с самым главным из милиционеров.
Она безучастно кивала в ответ на какие-то предложения, отстраненно,
словно вися сама над собой, наблюдала, как Антон пересаживал ее в свою
машину, как один из гаишников сначала отдал, а потом снова забрал у нее
ключи, как машина развернулась через осевую и полетела назад, в сторону
Рублевки, а за ней один из милиционеров вел ее 'мерсик'...
Как охранник открывал ворота в их проулочек, как он странно смотрел на
нее, с непонятной смесью сочувствия, любопытства и злорадства во взгляде...
Настя не воспринимала ничего. В голове крутилась лишь одна фраза мужа:
'Нет. Не надо приезжать. Я не один'.
И было ясно, с кем это он - не один...


* * *

Дом был пуст и тих. И темен. Даже черен.
Няню она отпустила сама - к той приезжали какие-то родственники в
Москву, отпросилась на вечер, обещая, что в будущем отработает. Анастасия не
возражала: почему бы и не потетешкать Максимку самой, когда муж в
командировке, и в огромном пустом доме все равно остается только коротать
время...
В командировке!
Гос-споди-и!..
А про Максимку-то она и забыла! Все забыла! Даже сына!
Настя сделала знак Антону оставаться внизу, а сама споро взбежала
наверх, в детскую. Подошла к кроватке.
Младенец тихонько и тепло сопел в своем бело-крахмальном коконе,
распространяя вокруг себя безмятежность и бесконечность покоя. Одну лапку он
все-таки выпростал из-под края пеленки. Максимка категорически не желал
спать, как все младенцы - с ручками вдоль тела. Он все время норовил
вытащить свои кулачки наружу, сквозь ту единственную дырочку, которая
образовывалась меж одеяльцем и шеей. И вид у него получался комичный и
решительный одновременно. С характером растет парень, ой, с характером!
Анастасия прошла в спальню.
Все было обычно, привычно. Родно.
Родной запах. Немного от ее парфюма, немного от чистого белья.
И от Вити. Тот, что она так любила: его любимый лосьон, который
придавал ему аромат мужественности.
Этой мужественностью и пахло.
Или, может быть, она сама себе это внушила?
А как пахнет настоящая мужественность? Запахом чужой женщины?
Она снова представила мужа... как это принято говорить, 'в объятьях
посторонней'. С мазохистским сладострастием вообразила, как Витя медленно
расстегивает пуговицы на блузке... Почему блузке, может, та еще в чем?..
Нет, в блузке, с пуговицами, которые он расстегивает... Как это бывало у
них. Расстегивает медленно, словно немного издеваясь над страстью, которая