"Ален де Боттон. Интимные подробности " - читать интересную книгу автора

Как выяснилось вскоре после приезда домой, нежелание Изабель
представлять себе последний в жизни ужин объяснялось тем, что у нее
начиналась легкая форма желудочного гриппа, который уложил ее в постель и
заставил какое-то время довольствоваться пустым бульоном.
Наутро болезнь прошла, но та легкость, с которой она превратила Изабель
в жалкую, молчаливую тень, еще раз напомнила мне о том, что постоянство
личности - это иллюзия, базирующуюся на хрупком равновесии физических
частиц, а наше здоровое "я" - лишь одна из ипостасей, которые мы можем
принять по прихоти наших внутренних органов.
Болезнь может жестоким образом трансформировать нас: рука, которую мы
попросим двинуться, нагло останется на прежнем месте, мягкость, которой мы
гордились, уступит место устрашающей нетерпимости, а острота ума -
невыносимой летаргии. Помимо физической боли, болезнь, как и слепая любовь,
нервирует нас вопросом: "Стану ли я когда-нибудь самим собой?", а еще
приводит в беспорядок наши мысли, так что суждения, которые казались
естественными, вдруг становятся чужеродными - словно сон о том, как ты
оставляешь городской комфорт ради опасностей жизни в саванне.
Таким образом, нежелание биографов упоминать о желудке, возможно,
коренится в другом, более простительном нежелании - осознавать, что тело,
частью коего является желудок, порой заставляет нас чахнуть в сумеречных
состояниях, когда мы становимся чем-то отличным от личности, которой
привыкли себя считать.


Глава 5
ПАМЯТЬ

Побуждать человека вспомнить прошлое - все равно что пытаться заставить
его чихнуть под дулом пистолета. Результаты неизбежно разочаруют, ибо
настоящее воспоминание, как и чих, невозможно вызвать волевым усилием.
Разумеется, бывают и рутинные воспоминания - механический рефлекс, который
срабатывает, если меня спрашивают, когда я закончил школу, и я, сделав
несложный подсчет, отвечаю, - но это лишь жалкое подобие феномена, о котором
идет речь. Подлинная встреча с фрагментом прошлого ударяет нас, как молния,
и мгновенно сводит на нет временную дистанцию; словно мы вовсе не
вспоминаем, а вновь переживаем событие, случившееся вне времени. Истинное
воспоминание сметает барьер между прошлым и настоящим - тридцатилетние, мы
внезапно оказываемся в лесном походе, в который ходили в двенадцать лет, и
едим сэндвичи с потрясающе вкусной розовой ветчиной. Но поводом для такого
воспоминания обычно бывают не чьи-то назойливые расспросы, а случайность -
например, запах такого же сэндвича, заказанного двумя десятилетиями позже в
кафе железнодорожной станции.
- Да, вот это и есть то, о чем писал Пруст, - изрек Крис, приятель
Изабель, с которым я поделился этими мыслями (в свою очередь, почерпнутыми
из какого-то неизвестного источника). Мы втроем сидели в пабе; Изабель молча
снимала со свечи восковые слезы, делила их на кусочки и снова скармливала
огню.
- Ты читал Пруста? - спросила она, скептически взглянув на Криса.
- Я?
- Да, ты.