"Ален де Боттон. Интимные подробности " - читать интересную книгу автора

пережить век париков и карет, в котором жил он сам, и было бы понятным на
Тайване или в Каракасе через многие сотни лет после его смерти, для биографа
эта фраза - лишь сложный узел, который необходимо распутать, чтобы в
точности выяснить: кто сочувствовал самому Вовенару, почему и как долго, и
чем это закончилось, дуэлью или разбитым сердцем? Афоризм не оставят в
покое, пока не докопаются до личных корней, от которых автор пытался
оторвать его.
Что может стоять за подобным стремлением сжать публичную жизнь до ее
частного измерения? Может быть, это бессознательное неприятие чужой
уникальности, искушающее биографа заявить о том, что даже великим
свойственны заурядные грешки? Мол, возможно, Вовенар и сочинял гениальные
афоризмы, но в жизни, которая служила их источником, он был самым обычным
смертным, со всеми слабостями, присущими роду человеческому. Более того,
если думать лишь о том, что вдохновляло автора на эти афоризмы, то можно
обезопасить себя от воздействия самих его мыслей. Интерес к другим -
отличный выбор, когда не хочется заглядывать в себя, ведь внутреннюю борьбу
так легко заменить сражением с наследниками за право цитирования и допуск к
письмам.
Тем не менее, современных биографов можно обвинить в том, что они
наступают на горло своему воображению и ограничивают частную жизнь
периметром спальни. Возьмем начало стихотворения Филипа Ларкина "Разговор в
постели":

"Болтать в постели, может быть, пустяк,
вдвоем, и связь времен тому порукой,
негласный сговор, искренности знак.

А время - тише... уж летит без звука.
неполный ветра непокой и прыть
вьет облака и строит их по кругу..." Пер. Бориса Лейви.

Это стихотворение о многом напомнит тем, кто хоть раз терял дар речи от
неловкости, возникающей между людьми после не слишком удачного секса; однако
человек с биографическим складом ума не станет ломать себе голову над такими
пустяками, как ритм, размер и влияние Томаса Харди. Вместо этого он примется
разузнавать: с кем именно поэт лежал в постели в неловком молчании, какие
детские воспоминания заставили его онеметь, и, если он все-таки обнимал
женщину, то не мечтал ли увидеть на её месте мужчину?
Главное отличие биографии от изысканных мемуаров или академического
исследования состоит как раз в том, что биограф должен метафорически
переспать с героем своего романа - что вытекает из распространенного
представления, согласно которому акт, обычно происходящий при выключенном
свете, есть логическое продолжение знакомства двух людей.
- ...Она сама себе враг - вечно ложится в постель с мужчиной, даже не
дожидаясь, пока он запомнит ее имя, - сказала Изабель, вскрывая корытце с
домашним сыром. Она имела в виду свою сотрудницу из Бразилии, которую звали
Гразиэлла, и явно не одобряла ее поведения. - А потом еще удивляется, когда
он оказывается не того поля ягодой или больше не звонит.
- Может быть, твоя Габриэлла просто теряет рассудок от страсти? -
предположил я.