"Ален Боске. Русская мать " - читать интересную книгу автора

сухофруктов, особенно кураги, а иногда зайти к мадам Доз, портнихе, у нее
выкройки прямо из Парижа и самые последние сплетни, и говорит она
много-много, и неужели я больше не посижу у нее в кухне на табуретке, пока
она чистит картошку и рассказывает мне, потому что знает абсолютно все про
королевскую семью: бедняжка Шарлотта, вернулась из Мексики совершенно
спятившей, о Господи, а король-то Альберт, он же всю войну просидел, как
уперся, на своем клочке земли, и немцы шиш с ним справились, а герцог-то
Немурский, который при Луи-Филиппе, он все строил козни в пользу племянника,
Леопольда II, а тот чуть было не скупил на корню весь Китай...
Может, и с Баллоном запретят мне играть. Баллон - спаниель с пятого
этажа. Его хозяин, сморщенный старичок, выгуливает его вечерами, когда дед
обычно гонит меня спать. Но по субботам, если старичок позовет, мне
позволено погулять с ними полчасика. Я горд, что у меня друг спаниель и что
на курточке у меня - сохлая Баллонова слюна. Дергаю его за усы, тычусь
головой в песью морду. Он не против, старичок тоже - Баллон в жизни никого
не укусил и лает только на трамваи - тявкнет, и все, а на других собак
вообще ноль внимания. Баллон переходит от дерева к дереву, принюхивается,
писает, с трудом несет себя, грузного, боится слезть с тротуара, точно внизу
пропасть. У витрины встанет на задние лапы, навалится на стекло и надышит
мокрый кружок. Когда я в ударе, а Баллон в настроении, сажусь не чинясь на
него верхом. Пронесет меня метров десять-двадцать, потом стряхивает: хватит,
хорошего понемножку. Другие дети боятся его, но я смеюсь над их страхами, на
меня-то Баллон не заворчит. А еще у меня есть приятель Адриан Бувер, мы
встречаемся дважды в неделю на лестнице, беремся за руки и идем спорить:
сколько машин проедет за минуту на углу улицы Мазюи. У Бувера потрясающие
часы, подарок отца за то, что хорошо себя вел, пока мать была в больнице.
Его рассказы меня занимали, часы завораживали. Бувер, как правило,
проспоривал: тридцать три, тридцать четыре машины, без верха - шли за две.
Если дождь, сидим на соломке в подъезде у каморки Леонтины, с карандашом и
листком бумаги. Выберем букву и пишем в столбик города. Время - минута. Я
спец по букве "В", потому что изучил энциклопедию. Строчу, как пулемет:
Вена, Вервье, Виши, Виченца, Вольтерра, Виборг, Вито, Витри-ле-Франсуа. Для
пущей сложности берем две буквы, согласную с гласной "ВА". И опять, как
пулемет: Валенсия, Валансьен, Вальядолид, Вальпараисо. Мечтаю о сказочных
городах, летучих, как ковры-самолеты над багдадскими минаретами. Буверовские
часы - судьи: либо я ему пятнадцать шариков, либо он мне фиалковые ириски.
Ты окликнула: что я там забился в угол? Вид у тебя был
победно-наполеоновский, и родные ничуть тебя не осуждали. А говорила ты не
просто как победитель - как диктатор. Помнил я тебя сумасбродкой, слабачкой,
трусихой, а теперь увидел воительницу, борца со всеми и с собственной
трусостью. Ты бросила вызов Бельгии. Ты ждешь от нас поддержки, и с ней тебе
все нипочем. И не желаешь ты гадать, что да как. Меньше слов, больше дела. А
мы и не спорим. Мы, разумеется, - твои союзники, тут и думать нечего. Ты,
видимо, заранее решила, что мать поможет во всем: она здорова, значит,
вполне в силах. И наверно, за эти полтора года разлуки ты успела в Болгарии
обратить отца в свою веру: главное - семейное благополучие, достойное тебя,
меня, нас всех. Ты ничего не требовала. Только, дескать, смирись с
изгнанием, работай по десять-двенадцать часов в сутки и забудь Россию и
химеры прошлого... Вдруг ты глянула на меня с беспокойством. А может, дед с
бабкой воспитали не так и я - не то, чего ты ждешь, не любящее дитя? Тем