"Виктор Петрович Бороздин. Там, где звенит Енисей... (Повесть) " - читать интересную книгу автора

и идти дальше. И они продолжали искать...
Дальше водитель вёл машину медленно, боясь не заметить ребят. Пока
утешало одно: они идут точно по пути беглецов - вот ведь набрели на
оставленную ими палку. Вездеход останавливался, все выходили, опять и
опять обшаривали затаившиеся снежные бугры, вслушивались, не закричит ли,
не позовёт ли кто, хотя в свисте ветра трудно было что-нибудь услышать.
Пурга металась, закручивала вихрем снег. Шесть пар глаз неотрывно
всматривались в неё.


НАКОНЕЦ-ТО НАШЛИСЬ

Чердыш очень устал. Если бы не Саня, который всё время тянул его за
поводок, заставляя идти рядом, - а Саню Чердыш привык слушаться
беспрекословно, - он бы давно зарылся от пурги в снег. Сейчас, когда,
укрывшись за стеной, они лежали, прижавшись друг к другу, и ветер не
хлестал их, и ребята ослабевшими руками поглаживали Чердыша, ему было
хорошо и тепло. Чердыш любил ласку. Он и сам постоянно ластился, хотя ему,
ездовой собаке, и не положено это делать. Больше ластился к малышам, и не
только потому, что они чаще других приносили ему из столовой кусочки
хлеба, косточки, просто у маленьких ребят ладони были мягкие, какие-то
добрые, да и пахло от них вкусно, не то что от взрослых, у которых во рту
вечно что-то дымит:
Постепенно ребята всё тяжелее приваливались к Чердышу, и ему стало не
по себе, он заворочался, высвобождаясь. Потом, повернув голову, лизнул
Саню в лицо. Он ждал ответной ласки, раньше всегда так было. Но Саня не
пошевелился. Чердыш лизнул ещё раз, потом лизнул Улю, потёрся головой,
положил лапу на плечо. Никакого ответа. Пёс забеспокоился, подбежал к
Тине, ткнулся ей в колени и опять к Сане.
Вдруг он насторожился: в шуме пурги чуткие уши уловили поскрипывание
снега под чьими-то шагами. Он подбежал к углу дома, опять вернулся к Сане.
Может, он притворяется, может, сейчас скажет: "Чердыш, это ты?" - и
потреплет его по шее? Но Саня ничего не сказал и не пошевелился. Почуяв
неладное, Чердыш кинулся за угол, сразу очутившись в колючей пурге.
Мимо дома шла женщина, закутанная по глаза в большой платок. В руке у
неё горел фонарь. Чердыш остановился в двух шагах, тявкнул. Женщина
вздрогнула, тоже остановилась. Подняла фонарь, посветила. Чердыш снова
тявкнул. Лаять он не умел, его отучили лаять, когда он был ещё щенком.
Дело ездовой собаки ходить в упряжке, а не лаять. Но если бы он умел это
делать, он бы рассказал женщине, что с его другом Саней и с девочками
случилась беда.
Свет фонаря резанул по глазам, и Чердыш отвернулся. А потом побежал
опять за дом, как бы зовя за собой. Женщина не поняла, пошла было дальше
своей дорогой. Но Чердыш снова кинулся к ней. И опять - за дом. Женщина
остановилась. Куда тянет её собака? И вдруг затревожилась: пурга, мало ли
что могло случиться? И пошла следом за Чердышом.
Завернув за угол, она чуть не вскрикнула. Фонарь осветил сидевшую,
прижавшись к стене, девочку. Она сначала даже не узнала Тину, старшую
дочку соседей. Женщина бросилась к ней, стала тормошить. И тут увидела ещё
двоих, маленьких. Она ткнула фонарь в снег, схватила Саню и Улю и бегом,