"Игорь Боровиков. Час волка на берегу Лаврентий Палыча " - читать интересную книгу автора

- И я в доме три у Таисии Степанны.
- Ты - Шурик Хонанзон.
- А ты Олег Лесников
Мы начали обниматься через стол, опрокинули недопитую бутыль и все
залили портвейном, который потом вонял до самой Москвы, как мы его ни
вытирали...
Между прочим, покопавшись в памяти, я обнаружил, что самую первую нашу
встречу в июне 1954 года я помню не менее четко, чем ту, вагонную, 45 лет
спустя. Вы с отцом появились на даче дней через десять после нас. Приехали
на огромном красивом ЗИС-101 с красным флажком на радиаторе и шофером в
военной форме. А поселились в комнате второго этажа на противоположной
стороне дома. Как сейчас вижу Лазаря Ароновича, совершенно седого, хромого с
палочкой, в сталинском кителе и множеством орденских планок. Помню, он
никогда ни с кем не разговаривал, молча кланялся или говорил только: Добрый
день.
Все думали, что он злой и заносчивый. А женщины на даче очень тебя
жалели, как только узнали, что твоя мама недавно умерла, и ты остался один с
таким старым отцом, который к тому же, по твоим же словам, всю жизнь уходил
на работу в семь утра, а возвращался к полуночи. Ты же сказал, что папа твой
только что вышел на пенсию и больше работать не будет, а вообще он добрый и
веселый, только всегда был очень секретный, потому еще не может заставить
себя разговаривать с посторонними людьми. Просто не привык.
Раньше пятьдесят четвертого года мы с родителями селились на лето в
районе Приморского шоссе, ближе к пляжу, а здесь, к северу от железной
дороги, сняли дачу впервые. В этой округе я еще никого не знал, общаться
было не с кем, и меня обуревала тоска. Когда же ты приехал, я сначала очень
обрадовался, но, в последующие дни, как-то разочаровался. Оказывается, тебя
совсем не интересовало то, от чего я был без ума. Ты не умел ни плавать, ни
ездить на велосипеде, ни играть в городки, ни танцевать танго и фокстрот, а
про буги-вуги даже и не слыхал. Но, главное, и не хотел уметь, насколько
тебе все это было не интересно. Ты совершенно не ругался матом и
категорически не принимал участие в разговорах о сексе, который в те годы
так меня донимал.
Как сейчас помню, тебя сжигали четыре страсти: физика, математика,
коммунизм и Испания. Первые две я терпеть не мог, в третий еще верил, но уже
не так истово, как большинство моих ровесников. Дело в том, что меня с
раннего моего детства до самой своей смерти в 1950 году воспитывала
Крестная, родная сестра деда,
Александра Васильевна, или баба Кока, как я ее звал. А она в те самые
лютые годы оставалась ярой антисоветчицей и во всю поносила
рабоче-крестьянскую власть. При этом маманя чуть ли не падала в обморок, а
отец бил кулаком по столу и рычал:
- Александра Васильевна! Что вы несете? Вы же нас всех под монастырь
подведете!
Однако, Крестная подобные выпады игнорировала и продолжала свою
подрывную агитацию. Особенно любила бабка песню "Широка страна моя родная".
Как только раздавались первые аккорды этой величественной мелодии, она
вставала где-нибудь в уголок, поднимала вверх указательный палец и замирала.
Ждала слов: "Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет".
После этой пропетой фразы баба Кока выскакивала из уголка, отчаянно