"Сергей Петрович Бородин. Костры похода (Звезды над Самаркандом, #2) " - читать интересную книгу автора

ведь не духовному наставнику, не книгоеду пишет, а отцу! Часто кланяется,
чтоб между поклонами я не успел его разглядеть. Кланяется, не подымая
глаз. Притворщик, каким с младенчества был!"
Тимур обдумывал, как отозваться на это письмо, что оно скрывает? Оно затем
и послано, чтобы что-то скрыть.
"Ну, царевна написала, только чтобы и тут от мужа не отстать, а сам он
зачем нависал?"
Он потрогал пальцем глубоко засунутое в рукав послание от Гаухар-Шад.
"Что он скрывает? Испуг был, да уже прошел. Обида была, да обиду заглушила
радость, как узнал, что не на него, а на Мираншаха я свернул. Не за
богомольство, не за книжность боится моей кары. За какие-то большие
провинности боится. За какие? Что у него там?.."
Ничего не сказав, отпустил писца и кивнул воинам, чтобы помогли встать с
ковра.
Поддерживаемый под локти вельможами, постоял, вглядываясь в сторону
костра, где пламя часто заслонялось многочисленными людьми, толпившимися
перед огнем.
- Чего там толкутся? - спросил он Шейх-Нур-аддина.
- Который в горах костры палил, приволокли. Толкутся - разглядывают.
- И мы глянем! - ответил Тимур.
Державшие его под локоть отступили: он не любил, когда его поддерживали на
ходу, словно снисходили к его хромоте, словно у него силы иссякают.
Улугбек лег в своей юрте, велев поднять кошму у изголовья, чтобы дышать
всей ночной прохладой, свежим ветром с гор, запахом весенней травы.
Где-то в темноте спросонья попискивали птицы. Тут и там слышался их
дремотный пересвист. Ворковала вода в реке. Лязгала сбруей привязанная
неподалеку лошадь. С прохладой, с запахом земли и трав смешивался запах
лошадей и дыма костров... Почудилась длинная дорога. Да нет - это дедушка
в позлащенном халате и без головы... лег поперек потока, а поток течет...
течет...
Сухой и длинный, всех выше ростом, Тимур хромал, высоко вскидываясь,
словно среди пеших спутников скакал, подпрыгивая в невидимом седле.
Он пошел напрямик сквозь темноту; ему светили факелами, но он не смотрел
под ноги, видя перед собой лишь пламя костра, где уже заметили его
приближение и замерли.
Пленник лежал с закрученными назад руками. Временами он раскрывал рот и,
глубоко вздохнув, снова плотно сжимал тонкие губы. Большие темные глаза,
казавшиеся заплаканными из-за воспаленных век, строго поглядывали то на
одного, то на другого из явившихся с Тимуром. Сам Тимур не привлек
внимания пленника, может быть потому, что очень уж бедно выглядел Тимур
рядом с приближенными, блиставшими в свете костра то белой, изукрашенной
золотом рукояткой кинжала, то дамасской саблей, то позолоченным панцирем.
На Тимуре никакого оружия не было - только нагайка свисала с левой руки.
К Тимуру от костра вышел внук, Султан-Хусейн; это его воины несли караул
на дневном походе, они и захватили пленника; поэтому, считая пленника
своей добычей, Султан-Хусейн сам ждал Тимура, чтобы щегольнуть перед дедом
своей исполнительностью, своей добычей, своей удачей.
Небольшой ростом, верткий, он глядел дерзкими, красными и словно
крутящимися быстрыми глазами то в бороду деда, то на его сподвижников;
стоял, опустив одно плечо, как бы наготове принять чей-то удар, ударить ли