"Сергей Петрович Бородин. Костры похода (Звезды над Самаркандом, #2) " - читать интересную книгу автора

людям сюда такой же указ дал: скупать книги хорошего письма либо большой
древности.
- Утром я пришлю к тебе посмотреть твои товары. Ступай.
Когда купец, косясь на светильник, вышел наружу, здесь, в ночной тьме,
никого, кроме караула, не было, и воин повел купца на место мимо
безмолвных юрт, мимо спавших на кошмах воинов, мимо коновязей, где тоже
было тихо.
Но Тимур не ложился, сон не шел. Он наконец выбрал тех троих из своих
сподвижников, которых поутру тайно пошлет в Герат.
Он один пошел по спящему стану.
На кошмах вповалку спали воины. Всю землю далеко вокруг сплошь покрыли
тысячи уснувших людей, будто вся она занесена черными валами песка из
пустыни.
Он постоял неподалеку от лошадей. Они всхрапывали и вздыхали во сне. Не
слышно было хруста - не ели, а спали. Значит, с вечера их хорошо
накормили. Оводам и мошкаре еще рано быть, еще холодно, и лошади стояли
спокойно.
Он снова вышел к воде и сел на камень послушать ее беспечное течение.
Что-то беспокойное, тревожное будили в нем ее неустанное движение, тихие
всплески, непонятный, проносящийся мимо него, без него, независимый от
него поток.
Ему хотелось что-то понять, но самый вопрос ускользал, он не знал, на
какой вопрос хотелось найти ответ. Что-то непонятное будила в нем вода, и
хотелось это понять. И что она в нем будила, понять он не мог: в его душе
никогда прежде не поднималось это чувство.
Он перешел на другой берег и вышел к месту, где прежде стоял Дом
Звездочета. Он обошел крутом этот невидимый, уже исчезнувший дом, как
когда-то обходил его, когда дом еще стоял здесь. Какой-то щебень
подвертывался под ноги. На каменной плите, бывшей некогда порогом, он
снова сел. Мрамор плиты был холоден, очень холоден. От такого сиденья
могла разболеться нога. А болеть на походе не было в его правилах. Он
встал, раздумывая, нет ли где-нибудь места, где он мог бы посидеть среди
этой ночи. Но, кроме его постели в юрте, нигде ничего не могло найтись,
все взято теми, кто спал теперь вповалку широко вокруг. Не спали лишь
безмолвные караулы, но им не полагалось сидеть, им не полагалось никаких
сидений. Даже седла с лошадей небось все сняты, чтобы служить изголовьем
воинам.
Тимур постоял, вглядываясь в темноту, и возвратился к Дому Звездочета. Вот
что наделал Мираншах! Все дуром, все дуром! Все наперекор отцу! А Шахрух у
себя все бережет, ничего не разрушит, но и едва ли что-нибудь создаст. А
что и бережет, бережет для себя. Не для отца, не для приумножения великой
державы, а для себя одного. Вот уж сколько лет книги скупает, заказывает
переписчикам, а заполучив такую книгу, запирает ее в сундук, оберегает и
от солнечного света, чтобы не выгорели чернила, и от посторонних глаз,
кроме редких собеседников, удостоенных чести раз в год полюбоваться той
или другой редкостью из сундуков мирзы Шахруха. Таким и сызмалу был, таким
и рос: отвернется от всех и разглядывает что-нибудь, сколько раз даже от
отца халатом закрывал какую-нибудь безделицу, пока сам на нее не
налюбуется, пока сам ею не натешится. С матерью никогда от души не
разговаривал, с этой робкой таджичкой, которую и Тимур не очень жаловал. И