"Сергей Петрович Бородин. Костры похода (Звезды над Самаркандом, #2) " - читать интересную книгу автора

Василий застегнул девять круглых серебряных шершавых пуговиц, туго
пролезавших через жесткие петли, и уж совсем было застегнул и нижнюю
пуговицу, да остановился, подумал и решительно расстегнулся, скинул на
скамью богатый кафтан и снял с вешалки из-за занавески расхожий суконный,
зеленый, бормоча:
- Ни к чему, ни к чему, ну его!
Соскоблил пятнышко воска с обшлага и пошел к двери.
В клети ждали отроки. Иные были в летах, а еще не выслужились,
прислуживали государю.
Едва он вышел, поверх кафтана ему на плечи накинули алую шубку, от
прохлады в сенях.
В сенях стояли ближние бояре, ожидая утренних распоряжений от Василия
Дмитриевича, либо за советом, либо поведать о ночных случаях, буде случаи
были.
Перед плотными, рослыми боярами великий князь остановился, словно юношек,
хотя был и росл и статен, но он был обыденен, не по сану прост, будничный
человек: не пятил грудь перед боярами, не распускал бороду по груди, не
хмурил бровей в знак высокоумия и власти. Остановился запросто, как
огородник перед кочанами капусты, а не великий князь перед вельможами
своей державы. Но этакой его простоты пуще огня боялись бояре: по простоте
ему случалось такие думы с маху решать, какие по обычаю надо бы решать
долгими советами. И хотя по виду Василий нетороплив, а поспевает свое
решенье сказать твердо, - видно, думает про все сам, загодя, не дожидаясь,
пока бояре на думе обдумают. От этого казались его решенья скорыми и,
случалось, разражались над головами, как гром из погожих небес. Что-то
было в Василии от отца, от Дмитрия Ивановича, хотя тот был дороден, а этот
сухощав, тот волосом черен, а этот русоват, тот был приветлив, а этот
всегда будто чего-то ждет, прежде чем слово сказать.
Пощуривая золотистые глаза, переминаясь с ноги на ногу, пожевывая к
чему-то губой, он слушал поочередно то одного, то другого из бояр, слушал
лишь то, чего нельзя было отложить до утреннего выхода.
Будто ленясь, Василий отвечал медленно, но слова его были кратки и смысл
всякий раз ясен, - ни додумывать его слов, ни, поеживаясь, ждать
повторенья, в надежде, что он изменит решенье, не приходилось.
Один из бояр сетовал:
- Ведь какая несообразность, государь: у князя Тимофея Иваныча с Попова
леса на твой двор брали по два пуда меду в год. Нынче в том лесу пятьдесят
десятин выжгли под пахоту, а твои ключники за то востребовали уж по три
пуда. Лесу стало мене, а меду давай боле! Откуда же его брать бортникам,
коли лесу поменело. Несуразность это, взыскивать мед с пахотных угодий, а
не с бортных, государь!
- Прибавилась пашня, - значит, людей по тем местам прибыло. Прибыло людей,
- значит, есть кому по лесу шарить, рои искать. В лесу места много, оттеле
пчел согнали, они в иное дупло перенеслись. Было бы кому доставать. Людей
у нас мало, а пчел довольно. Прибавились люди на пашню, стало кому и на
борть сходить. Сам-то он небось бедней не стал, коли новый починок у меня
в лесу отпахал! Отдаст три пуда, справится!
И, кланяясь, боярин отпятился.
Когда сени почти обезлюдели, Василий спросил Тютчева, которому за знание
восточных языков часто доверял иноземные дела: