"Леонид Бородин. Божеполье (повесть, Роман-газета 15 1993) " - читать интересную книгу автора

иногда, в период особого расположения духа, готова была передвинуть
чуть-чуть поближе, но, разумеется, не делала этого, потому что была в
совершенном очаровании от его жены, женщины властной и мягкой одновременно,
к тому же красавицы и умницы.
Павел, по-видимому, слегка ревновал и потому был сдержан в оценках, а
иногда даже покритиковывал, как он говорил, "барские замашки" своего
старшего по положению коллеги, а Любовь Петровна не возражала, предполагая,
что в данном случае срабатывает глубинно мужицкое происхождение мужа,
инстинкт мужика, в котором совмещены ощущения превосходства и зависти.
И вот этот человек, скала, а не человек, опрокинут и уничтожен. Кем?
Выскочкой и демагогом, которого еще вчера никто не принимал всерьез! В таком
раскладе добровольный уход мужа раскрылся другими сторонами. Если уж пришло
время сенсаций и фокусов, разве не подвиг поступить именно так - хлопнуть
дверью!
Однажды, войдя в кабинет мужа, застав его в кресле в арабском халате,
скорбного и печального, Любовь Петровна затрепетала всем своим бестрепетным
сердцем. Перед ней была осовремененная обстановкой известная картина
"Меншиков в Березове". Захотелось сесть у его колен и своим глубочайшим
состраданием вписаться в этот великий сюжет. Сейчас она любила его, в
сущности старика, пылкой, восторженной любовью гимназистки, или преданной
дочери, или верной жены, никогда не знавшей иных интересов и забот, кроме
забот и интересов своего мужа...
Так началось новое действо в ее жизненном сценарии - любящая супруга
поверженного властелина, поверженного, но не уничтоженного, утратившего
власть, но не силу духа, не величие помыслов, - любящая супруга в роли
доброго ангела-хранителя.
И ничто уже из всего, случившегося после, не могло повлиять на
тональность ее настроения: ни внезапный уход домработницы, отслужившей у них
восемь лет без малого; ни сомнительная рекомендация новой - подозрительной
девы с плутоватым мерцанием зрачков из-под всегда полуопущенных ресниц; ни
странное приглядывание за отцом дочери, до того времени видевшей отца
исключительно глазами матери; ни онемевший "прямой" телефон и какая-то
странная тишина, словно снаружи окутавшая их квартиру и выделившая ее в
некое особое подпространство, почти не сопряженное с остальным
пространством.
Иногда ей даже казалось, что все, бывшее с ней раньше, менее значимо,
возможно, даже второстепенно по отношению к наступившему периоду ее жизни,
когда в исполнении своей единственной роли она подошла к моменту, требующему
высшего напряжения в проявлении ее способностей.
Быт семьи претерпевал ощутимые изменения, способные привести в отчаяние
кого-нибудь, но только не Любовь Петровну. Возникшие трудности и сложности
вдохновляли ее на активность, изобретательность, они поддерживали ее в
состоянии радостного возбуждения, и она никогда так не нравилась себе самой,
как в эти дни подступившего, казалось, к самым окнам их восьмого этажа
нового всемирного потопа страстей и баламутства, потопа, способного
сокрушить что угодно, но бессильного против сотворенного ею, исключительно
ею искусного семейного ковчега.
Последние пять-шесть лет стало сдавать здоровье Павла Дмитриевича. Все
реже и реже появлялся он в спальне жены. По известным причинам ее не
очень-то огорчало это обстоятельство. Но именно в эти дни свершилось чудо.