"Ирина Борисова. Утопия и оркестр романтизма: музыкальные инструменты у В.Ф.Одоевского" - читать интересную книгу автора

религиозно-мистический, апокалиптический. Связь город-Град "филигранно"
продлевается Одоевским: град > мир > город > храм > храмовая музыка. Старая
традиция видеть в образе города историю человечества и его религии (ср. хотя
бы у Хильдегарды Бингенской) обретает под пером В. Ф. Одоевского музыкальное
звучание (характерное совпадение: аббатиса Хильдегарда также является
автором не только книг, в частности, словаря терминов, в которых можно было
бы описать мистические видения, но и многочисленных музыкальных композиций).
Восприятие музыки Одоевским было слишком визуальным, пластическим. Он слышал
ее так ясно, что почти видел, и это видение-слышание было о музыке как
Небесном Иерусалиме.
Образ музыки-храма оказывается одним из ключевых для его поэтики. У
Гофмана встречается типологически близкий образ, возводимый к "Фаусту" Гете,
а через него к античным представлениям. Для интермедиального дискурса
Одоевского, однако, более значим христианский образ совершенного
города-храма, описанный в Откровении св. Иоанна.
В отличие от западной традиции, настаивающей на образе города,
восточная церковь допускает изображение храма в городе или города в виде
храма. Существенно то, что Небесный Иерусалим - это место непрерывного
богослужения, вечной литургии праведников. При перекодировке этого сюжета в
художественный текст закономерно возникает образ звучащего, поющего храма.
Апокалиптическому сюжету наследуют все последующие утопии, фантазирующие об
идеальных городах-государствах, ср. хотя такую черту небесной архитектуры,
как прозрачность и "внутренняя просиянность". Кроме того, необходимо
учитывать библейский образ-символ храма, который символизирует Бога,
благодать, праведников, весь тварный мир.
Музыкальные обертоны этих апокалиптических образов специфически
реализуются в поэтике музыкальных инструментов, описываемых романтизмом в
качестве медиаторов между человеком и (музыкальным) бытием. Вне mundi musici
музыкальный инструмент репрезентирует музыкальное, равное для романтика
мистическому, божественному. Обратно, в музыкальном бытии инструмент
представительствует за человека, являясь его переводчиком. Экспансия
музыкального в человеческом и человеческого в музыкальном, инструмент являет
собой чистый тип медиальности (и даже буквально физически продлевая, по M.
Маклюэну, человеческое тело, "срастаясь" с ним). В программных для
романтизма "Фантазиях об искусстве" В.-Г. Вакенродера эта мысль выражена при
помощи традиционного образа арфы Господней :

"Я смотрю - и не вижу ничего, кроме жалкой паутины числовых
соотношений, вещественно выраженных в просверленном дереве, в совокупности
струн, сделанных из кишок и медной проволоки. - От этого все становится еще
удивительнее, и я верю, что не иначе как незримая арфа Господня
присоединяется к нашим звукам и придает человеческой паутине чисел небесную
силу".

Те же образы встречаются у Гофмана, Жан-Поля и других "музыкальных"
романтиков. В тех же "Фантазиях об искусстве" идея медиальности,
"проводимости" музыки через музыкальный инструмент выражена предельно ярко.
Восходящая к мистической традиции концепция музыки как звучащей исповеди
выявляет философему музыкального инструмента как позволяющего говорить
молча, блаженство молча быть поэтом. К исповедальности, этому специфически