"Ирина Борисова. Хозяйка" - читать интересную книгу автора

играли.
В конце восьмидесятых в стране заворочалось, как дельфин из моря,
показываясь то одним, то другим боком, нечто новое: как грибы после дождя
возникли кооперативы, шустрые мальчики организовывали пошив плащей, кожаных
курток, пооткрывались видеосалоны, кооперативные магазинчики с сумасшедшими
ценами, куда можно было разве зайти посмотреть. Социалистические допуски и
регламенты размывались и рушились; старое, не потеряв еще окончательно лица,
пятилось, отступало, теснимое долгожданными, восхитительными в неприкрытой
откровенности и простоте, свободными от приличий и предрассудков рыночными
отношениями. Вставал вопрос - а если это надолго, а если навсегда? Хотя
слово "навсегда" вряд ли годилось: за несколько лет, как в убыстренной
киносъемке, наслаиваясь друг на друга, облетали, как листья с деревьев,
лозунги, установки, лица, нарастали новые и облетали опять. Были проглочены
и отвергнуты километры разоблачительных газетно-журнальных публикаций,
состояния "ура" и "долой" уступили место времени, когда, как старый башмак,
была отброшена всякая убежденность. Стало понятно, что процессу перемен
далеко до финала, и что многое еще можно будет пронаблюдать. Ожидали скорее
худшего, понятие "навсегда" было вытеснено понятием "сегодня", от силы
"завтра", и все потихоньку привыкли так жить.
Я успела перекочевать в музей-квартиру Кржижановского прежде, чем моим
бывшим коллегам по НИИ стало не на что существовать. Меня спасло мамино
воспитание, теория о том, что "женщина должна быть женщиной" в смысле
добывания продуктов, таскания сумок и обеспечения нашему сыну Алеше
нормального, без продленки и сухомятки, первого класса. Музей-квартира
финансировалась энергетическим комплексом, зарплата худо-бедно отслеживала
инфляцию, музей-квартиру редко посещали как начальство, так и экскурсанты,
закрыть ее ни у кого не доходили руки, и я, ее единственная сотрудница,
директор и уборщица, осталась предоставлена сама себе.
Что касается Гриши, он ушел в никуда со своей еще стабильной, прилично
оплачиваемой работы, чувствуя, что накатывает совсем новая, неизвестная
жизнь, что надвигается смутное неясное время, что система, казавшаяся
незыблемой, шатается и готова рухнуть. Все газеты в один голос пугали
крахом, экономической катастрофой, любимая тема разговоров была, что это за
штука экономический кризис, и как это в реальности будет. Гриша
почувствовал, что если ничего не предпринимать, неизвестная жизнь захлестнет
и раздавит, а еще он надеялся применить, наконец, в этой новой жизни все
свои не очень-то востребованные при социализме радиотехнические умения, хоть
со стороны этот шаг и казался безумством во времена эквивалентности сырной
головки и месячной зарплаты. Уйдя с работы, Гриша в первый момент вздохнул с
облегчением, избавляясь от конторской мертвечины, сразу принялся хвататься
за все подворачивающиеся заказы, ездил в Кронштадт, оснащая там видеосалоны,
мастерил автомобильные сигнализации, вскоре, кажется, нашел приносящие
более-менее стабильный доход заказы - приборы для нанесения порошковой
краски, востребованные тогда кооператорами, оформил предприятие, с которым
мы сначала не знали, что делать, и, спросив подписавшего нам окончательные
бумаги в банке юриста: "А что теперь?" и получив ответ: "Работайте", хотели,
но постеснялись спросить еще: "Как?"


Счастье