"Юхан Борген. Избранные новеллы" - читать интересную книгу автора

кто умеет вовремя отвертеться от жаждущих "излить душу". Я-то терпеть не
могу быть исповедником. В таких случаях прилагаешь огромные усилия, чтобы
всем своим видом показать интерес к излияниям: энергично киваешь головой,
сдвигаешь брови, морщишь лоб, так что вовсе не успеваешь улавливать, о чем
идет речь, а если слушаешь действительно внимательно, то вид у тебя
дурацкий, и собеседнику кажется, что тебе безразлично, о чем он говорит.
В облаке выхлопного газа я вскочил на велосипед и подумал, что
теперь-то уж навсегда покончено с доверительностью и дружескими излияниями,
и всего вам хорошего.
Если бы они только знали...
Если бы они только знали, эти трогательные супруги, которые сейчас
сидели, удобно расположившись на мягких сиденьях своего роскошного
кабриолета: главное ведь не только в том, что каждый из них в отдельности и
под большим секретом, разумеется - доверился мне в "самые трудные минуты
своей жизни". Я не смог удержаться от попытки соединить в своем сознании
поведанное обеими сторонами в некое единое целое, представляющее интерес как
само по себе, так и с эротической точки зрения или с чисто физиологической
так сказать, в связи с внутренней секрецией. Или, вернее, я не смог
удержаться, чтобы не составить из всего этого единую картину, представляющую
интерес с той точки зрения, которую принято называть человеческой.
По-настоящему я смог осмыслить все это только теперь, и, отъезжая от
кафе на своем разболтанном велосипеде и вглядываясь в облако пыли, тающее на
горизонте у побережья, я невольно грустно улыбался.
Енс-красавчик называли его тогда. Не я - я-то терпеть не могу прозвищ.
Юханнес Хелм - его настоящее имя. Он был первым в спортивном зале и на
трамплине, сложен - как греческий бог, точный, стремительный во всех
движениях, и лицо у него приветливое и располагающее. Таких обычно называют
"душками". Неудивительно, что он стал популярной личностью в нашей среде.
Черты лица у него были правильные, но без всякой слащавости, не было у него
ни "густых ресниц", ни "красиво очерченных губ".
Лисбет Юхансен тоже была потрясающе красива. В ее красоте таилась
какая-то властная сила, вызывающая уважение. Тоже высокая, может быть,
правда, слишком массивная на вкус того времени, но разве это имеет
значение... Оба они были светлокожие, и волосы у обоих были совершенно
одинаково рыжевато-каштановые, как у ирландцев, у нас такой цвет редко
встретишь. Этот цвет имел тот своеобразный оттенок, который меняется в
зависимости от освещения, создавая собственное сияние. Вокруг головы каждого
из них как бы образовывался лучезарный ореол. Когда они вместе возвращались
домой с танцев, можно было видеть как бы два светящихся нимба вокруг их
голов. Помню, однажды летней ночью, было, наверное, часа так три или
четыре, - да, было это во времена нашей молодости - вся наша компания стояла
и ждала у шоссе попутной машины, и вдруг мы заметили их. Они были оба так
красивы, настолько подходили друг другу, что невольно вызывали всеобщее
восхищение.
Ах, как давно это было. Тогда-то впервые он и "доверился мне". Смех, да
и только. Мы сидели в комнате, которую он тогда снимал, и пили смородинный
сок, который мы называли портвейном (это было во времена сухого закона).
Юханнес, естественно, говорил о девушках. Он сам завел этот разговор.
Странное дело, но когда он бывает близко с девушкой (ах, как они
деликатно выражались!), то после этого ему всегда зверски хочется есть.