"Хорхе Луис Борхес. Флобер как образец писательского удела" - читать интересную книгу автора

подходящей темы и отыскивал ее в "Matiere de Bretagne" * и в Ветхом и Новом
Завете. На одном листке (теперь это так называемая Кембриджская рукопись) он
перечислил около сотни возможных сюжетов. В конце концов он остановился на
грехопадении ангелов и человека - теме, тогда входившей в историю, а теперь
относящейся к символам и мифам **.
______________
* "Сказания бретонского цикла" (франц.) .
** Проследим, как века преображают один гомеровский мотив. В "Илиаде"
Елена Троянская ткет ковер, на котором представлены битвы и невзгоды
Троянской войны. В "Энеиде" бежавший с Троянской войны герой прибывает в
Карфаген и видит в храме изображение сцен этой войны, а среди воинов - себя.
Во втором "Иерусалиме" Готфрид принимает египетских послов в шатре,
украшенном картинами его боев. Из трех вариантов последний - самый слабый.

Мильтон, Тассо и Вергилии посвятили жизнь созданию поэм; Флобер стал
первый, в самом точном смысле слова посвятившим себя художественному
творчеству в прозе. В истории литературы проза моложе стихов - этот парадокс
задел честолюбие Флобера. "Проза, - писал он, - родилась недавно.
Стихотворная форма - достояние древних литератур. Возможности стиха
исчерпаны; другое дело - проза". И еще: Роман ждет своего Гомера".
Поэма Мильтона вмещает рай, ад, мир и хаос, но в конце концов это та же
"Илиада", только вселенских масштабов. Флобер же вовсе не ставил целью
повторить или превзойти исходный образец. О каждой вещи, считал он, можно
сказать одним-единственным способом, и задача писателя - найти этот способ.
Классики и романтики оглушительно спорили друг с другом, но, по мнению
Флобера, они различались лишь слабостями, сила же их была в одном, поскольку
красота - это всегда точность и верность отысканного слова, и удачная строка
Буало ничуть не хуже удачной строки Гюго. Он верил в предустановленную
гармонию звука и смысла и восхищался "глубоко не случайной связью между
точным словом - и словом мелодичным". Другого писателя подобные языковые
предрассудки довели бы до собственноручного диалекта с вывихнутым
синтаксисом и просодией, но Флобера от крайностей его вероучения спасала
непоколебимая добропорядочность. Он день за днем честно преследовал свое mot
juste *, увы, не гарантировавшее от банальностей и позднее выродившееся в
дужках символистов до надутого mot rare **.
______________
* Точное слово (франц.).
** Редкостное слово (франц.).

Рассказывают, что знаменитый Лао-цзы мечтал прожить незаметную и
безымянную жизнь; тем же стремлением скрыться от глаз и такой же
известностью отмечен удел Флобера. Он хотел бы исчезнуть из собственных книг
или, по крайней мере, присутствовать в них незримо, как Бог среди своих
созданий; в результате, не знай мы об авторстве "Саламбо" или "Госпожи
Бовари" заранее, нам бы и вправду не догадаться, что они вышли из-под одного
пера. Но верно и другое: думая о книгах Флобера, мы думаем о нем самом,
пылком и неутомимом труженике с его бесконечными выписками и непостижимыми
черновиками. Дон Кихот и Санчо куда реальней создавшего их испанского
солдата; ни один из флоберовских героев так и не достиг реальности их
автора. На стороне тех, кто считает главным произведением Флобера "Письма",