"Хорхе Луис Борхес. Заир" - читать интересную книгу автора

самой камере; он был родом из Синда или из Гуджерата, и первоначальной его
целью было нарисовать карту мира. Следы этого намерения остались в
чудовищном изображении. Тейлор рассказал эту историю Махаммуду Аль-Йемени из
Форт-Вильяма; тот в ответ заметил, что не было на земле создания, которое бы
не склонилось перед Zaheer,[5] но что Всемилостивый не позволяет, чтобы
Заиром в одно и то же время были две различные вещи, ибо только одна может
целиком завладеть людской толпой. Он сказал, что всегда есть только один
Заир и что в Пору Невежества им был идол по имени Йаук, а потом - пророк из
Хорасана, который носил покров, расшитый камнями, и золотую маску.[6] И еще
он сказал, что Бог непостижим.
Я читал и перечитывал книгу Барлаха. Не стану описывать свои
переживания; помню только, что мною овладело отчаяние, когда я понял, что
спасения мне не будет, и огромное облегчение от мысли, что я не повинен в
собственной беде, и зависть, которую я испытывал к людям, для кого Заир был
не монетой, а кусочком мрамора или тигром. До чего легко было бы не думать о
тигре, казалось мне. И еще помню, с каким беспокойством прочел я строки:
"Один из комментаторов книги "Гулшан-и-раз" говорит, что тот, кто видел
Заир, в скором времени увидит и Розу, и приводит в доказательство стих из
"Асрар-Нама" (Книги о вещах неведомых) Аттара: "Заир - это тень Розы и
царапина от Воздушного покрова"".
В ту ночь, когда тело Теодолины лежало в гробу, меня удивило, что я не
увидел среди присутствовавших сеньоры Абаскаль, ее младшей сестры. А в
октябре одна ее подруга сказала мне:
- Бедняжка Хулита такая стала странная, ее поместили в лечебницу Босха.
Видно, сестрам приходится с ней нелегко, еще бы - кормят с ложечки. Из рук
не выпускает монетки - точь-в-точь как шофер Морены Сакман.
Время, приглушающее воспоминания, мысли о Заире, напротив, обостряет.
Раньше я представлял себе сначала его аверс, а потом реверс; теперь же я
мысленно могу увидеть сразу обе стороны монеты. И не так, как если бы Заир
был стеклянным, скорее это похоже на то, что зрение у меня сферическое и
Заир находится в самом центре этой сферы. Все, что не Заир, с трудом, как
сквозь сито, доходит до меня и кажется далеким: и полный презрения облик
Теодолины, и физическая боль. Теннисон сказал, что, если бы нам удалось
понять хотя бы один цветок, мы бы узнали, кто мы и что собой представляет
весь мир. Быть может, он хотел сказать, что нет события, каким бы ничтожным
оно ни выглядело, которое бы не заключало в себе истории всего мира со всей
ее бесконечной цепью причин и следствий. Быть может, он хотел сказать, что
весь видимый мир предстает перед нами в любом его проявлении, таким же
образом, каким воля, по мнению Шопенгауэра, предстает полностью в каждом
субъекте. Каббалисты понимали, что каждый человек - это микрокосмос,
символическое зеркало вселенной; и, по мнению Теннисона, все является
таковым. Все, даже этот невыносимый Заир.
К 1948 году участь Хули b, наверное, постигнет и меня. Меня станут
кормить с ложечки и одевать, и я не буду знать, вечер на дворе или утро и
кто такой Борхес. Назвать это будущее ужасным было бы неправильно, поскольку
ничто в мире не будет меня трогать. Равно как нельзя сказать, будто человек,
которому под наркозом вскрывают череп, испытывает ужасную боль. Мир
перестанет существовать для меня, для меня будет существовать один Заир.
Согласно учению идеалистов, слова "жить" и "видеть сон" - точные синонимы;
от тысяч кажимостей я перейду к одной; из сна необычайно сложного - в до